Автор: Admin, 10.11.2009

Завороженный ужас - привычное состояние у экрана

Завороженный ужас - привычное состояние у экрана
Смотрите? Я тоже смотрю. Вы вообще какой телезритель: заядлый или балующийся? В учебниках по социальной психологии говорится, что если в день вы смотрите телевизор часа четыре и больше (это тысячи часов в год), значит, вы заядлый.
И я <заядличаю> уже несколько дней, сознание мерцает, как телевизор в темной комнате. Трудно только в первый день выдержать сразу четыре часа, коченеешь как-то, эмоционально обомжевываешься. Будто поселилась на вокзале.

Я на вокзале. Это студия так сделана - под вокзал, там еще поезд все время ездит на заднем плане, везет людям встречу с близкими. Программа называется <Короткие встречи>. Игорь Кваша с Марией Шукшиной давно ведут такую программу, где людей находят, но: Как-то там все тактично, сострадательно, медленно: Такие вещи не живут долго в памяти - слишком все по-человечески. А здесь в детский реабилитационный центр приходит корреспондент и спрашивает: <Кто из вас Сережа?>.
- Это я, - отзывается мальчик лет десяти.
И везут его в Москву, где уже сидят на вокзале-студии его мама и бабушка. Пять лет они его не видели - отец увез. Письма писал, потом перестал: спился. Сережа позже расскажет, что приблудился к строителям, жил с ними в вагончиках - хорошо там к нему относились, кормили. Но стройка закончилась, он скитался, потом попал в реабилитационный центр. И вот теперь его с поезда - на сцену, посадили между мамой и бабушкой. Он их видел в последний раз малышом - теперь глядит подростком.
- Ну что, Сережа? - требовательно, с каким-то даже металлом в голосе спрашивает ведущая, - с кем ты останешься? Вернешься в реабилитационный центр? Или поедешь домой с мамой?
- Не знаю, - мучительно, болезненно морщась, говорит мальчик, - даже не знаю.
- Сережа! Поезд ждет! Что ты решил? - продолжает ведущая. И очень требовательно через пару секунд:
- Сережа! Говори!
Бабушка и мама, причитая: <Ну как же это, все тебя ждут, мы так тебя ждали, готовились:>.
- А где вы были, когда я на стройке: - ну не может ребенок сразу отреагировать, застрял в каких-то внутренних пустотах. Выбило его внезапным этим теледобром, как взрывом. Он под завалами. Вытащат? Спасут?
- Сережа! Итак: - не унимается ведущая, - Сережа! Мы ждем:
Отворачиваясь, плача, не глядя на родных (посмотришь - расслабишься), мальчик принимает решение к ним не возвращаться: Поезд везет его назад, в реабилитационный центр. Студия аплодирует.
Может быть, <окнами>, <стеклами>, <голодом>, <запретными зонами> огрубленные, мы просто уже не можем знать, где в самом деле зоны, по-человечески запретные? Мы столько пережили запредельных, но понарошечных откровений. Так много людей истекло на наших глазах клюквенным соком, столько было стонов <раненых помидоров>: Завороженный ужас - привычное состояние, мы просто смотрим, мы не знаем. Настоящий это мальчик или нет? Боль у него настоящая? Но если да, то все случившееся для него по силе травмы равно тому, что чувствуют жертвы терактов. Спросите у любого психиатра: сиротство по последствиям для детской психики, шок от таких вот коротких и ни к чему не ведущих встреч переживается ничуть не легче: А если это все-таки был маленький гений - актер? Или дети из Беслана? Могли ли их сыграть дети-актеры в шоу Гордона? Как вы считаете? А если они настоящие, то как это стало возможным приглашать их в шоу?



Вы вообще видели это шоу? Оно так и называется - <Стресс>. Странно все-таки смотрится здесь ведущий, правда? Как переодетый волк: <Ребятушки, козлятушки:>. Там, где-то за пределами студии, проходит ось зла, а здесь защитник, <доброумышленник> Александр Гордон напрямую из студии в эту ось пробивается: <Мэр города такого-то! Поставьте женщинам телефон, они делают доброе дело:>. Он знает точно, кто виноват и что делать. Он хороший.
В сказках и в комедиях обычно когда герой вот настолько подчеркнуто хороший, непременно у него ус отклеится, парик слетит или маска спадет: Я сейчас даже не говорю про ту передачу, где были дети из Беслана, я даже не возьмусь про ту передачу говорить:
Я про следующий сюжет: в студии - женщины-правозащитницы из Сочинского района. Они буквально спасли 15-летнего Витю, беглеца из северного городка. Мальчик просил милостыню и теперь вот, уже в телестудии, объясняет, что милостыню просить его заставил <этот черный таджик>. Правозащитницы в рассказе своем о <хозяине> мальчика говорят не иначе как <этот товарищ>. Подразумевается - мошенник, бандит, гад, и это нормально, потому что так оно, наверное, в действительности и есть. Ведущий обобщает:
- А как этот узбек-таджик-оглы вообще там оказался?
И это он не потому так говорит, что <привет милиции, я свой>. Нет, слишком сама роль пафосна, невозможно же все время держаться в рамках роли цивилизованного, гуманистического кого-то, <ну ребятушки, ну козлятушки:>, сколько же можно?
- Ты работу-то там у себя пробовал найти? - с интонацией прямо-таки отеческой спрашивает ведущий у Вити.
А Витя работает. Мать больна, дома все детишки младше. Отец бросил. Ему, напомню, 15. Он и в Сочи-то подался от безнадеги, безысходности. А ведущий теперь про планы спрашивает. Самое время спросить: хочет Витя в техникум, чтобы выучиться на сварщика?
- Сделаешь? - спрашивает ведущий.
- Сделаю, - через паузу отвечает мальчик
Все. С Витей разобрались. Аплодисменты.

Уходим? Вы куда попали? Я в вечерние новости на Первом канале. Здесь гость из Института социологии Михаил Горшков, и он все объясняет - у нас, оказывается, 36 процентов населения вообще не хотят быть богатыми. Вот в чем все дело. Иные мы все-таки люди, иные у нас ценности. Неуклонно растет количество населения, довольного своими доходами. Крепнет и увеличивается средний класс. Бедных на всю страну всего семь процентов. И это - в основном дно, опустившиеся люди, так говорит господин Горшков. Ими конечно же надо заниматься.
Пропускная способность сознания заядлого телезрителя (моего сейчас, к примеру) равна возможностям центральных магистралей Москвы вечером в пятницу. Это внимание водителя в мертвой пробке, он поначалу идет на любой маневр даже ради каких-то миллиметров. Уходит влево, а правая полоса вроде как слегка двинулась, он вправо - встала правая. Там реклама, здесь новости, и здесь те же новости. Бесполезность, безрезультатность каких-то действий рождают ощущение полного аута, беспомощности. В таком состоянии - рассеянном, свободно плавающем - внимание может быть схвачено чем угодно. Вы застреваете, к примеру, на Горшкове, слушаете и думаете: все давно уже у всех наладилось, все процветают, только вот я один такой лох. Или рассуждаете рационально: ну: вряд ли средний класс растет, здесь, наверное, путаница в терминах. Вот, к примеру, знакомый из провинции получает копейки, крутясь на двух работах, а говорит, что по меркам своего города живет средне. Он и зачисляет себя в средний класс.
То есть вот что происходит на самом деле - людям показывают уже почти советскую реальность, а люди внутри этой реальности пытаются как-то жить, они в нее верят, обосновывают ее. Несоветский зритель живет в почти уже советской телереальности.
А телезритель советский жить в телереальности не мог просто по определению - он в нее категорически не верил. Ну не было в его жизни киселевского НТВ, не носились по его экрану кони с <Вестями>. А в нашей были, и мы поверили, мы привыкли очень быстро, как к пульту, - к хорошему всегда привыкаешь быстро - к телевизору, который все нам расскажет, все покажет и даст комментарии всех сторон.
И конечно же мы заметили тихие подмены. Передачи убирались не потому даже, что они были оппозиционны, а потому, что были живые, непредсказуемые - торчащие гвозди всегда забивают. Когда журналистские гвозди забивают, все остается без контекста, даже добро. Добро без контекста - чужое добро, какая-то наличность, оно не духовно.
Пульты теперь держат не руки, а инерция доверия, кредит, который пока все еще не исчерпан. И он неисчерпаем, потому что это такой удобный самообман: мы смотрим - потому что верим, а верим - потому что реальность невыносимей.
В телевизоре нас любит <Техносила>. Все время про нас думает <Тефаль>, ТНТ помогает, Александр Гордон излечивает стресс. Программа <Короткие встречи> нас найдет, если потеряемся. Нам сказочку расскажут, нам песенку споют.

P.S. А вы знали? В Таганроге пробки, как в Москве. Их создавал Рома из реалити-шоу <Дом-2> - где остановится, там в течение пяти минут и пробка, водители выпрыгивают из машин и бегут к нему, все бегут. Вот он сейчас об этом рассказывает. Про маму с папой еще говорит, про то, что им нравится, а что нет, в том, как он строит любовь.
Вот уже, оказывается, месяцев пять или шесть каждый вечер по телевизору папа с мамой внимательно смотрят, следят за этим процессом. Рому отпустили из телевизора домой ненадолго, и привез он оттуда для шоу пожелание. Какое? <Розыгрышев побольше надо>. Два раза Рома это повторил: <Побольше надо розыгрышев>. И никто не дернулся, а все, наоборот, закивали. Вместе с ведущими. И меня не передернуло - шел четвертый день моего заядлого телесмотрения.
А что, в самом деле, такого неправильного в речи этих <реалистов>? Вот когда моему сыну было годика три, он сказал как-то: <Это мой вилка>. А я, конечно, сразу же и поправила его: <Не мой вилка, вилка - моя>. Он обиделся: <Что я тебе, девочка, что ли?>.
Слово <розыгрыш> мужского рода. Ну и: в общем, не знаю, там какая-то логика наверняка есть. Где-то. Вы сейчас где?

Комментарии (0)

Обсуждение
Ваш комментарий:

Новые рецензии кино

СВЕЖИЕ ОБЗОРЫ

Самые интересные разделы кино на Ovideo.Ru

Кинофестивали