Тему Холокоста в Латвии замалчивали не меньше, чем в России. Может, даже больше - в первых эпизодах достаточно красноречиво поясняется, почему многие латыши не только отказывались помочь евреям (в том числе близким друзьям), но и активно сотрудничали с оккупационными властями. Банальный страх за семью логическим доводам не поддается, оттого и внезапные эволюции сознания главного героя показаны импульсивными, чуть ли не противоречивыми. Вот он отказывает в приюте приятелю с маленькой дочкой - а после допроса в гестапо вдруг соглашается укрыть на рабочем месте незнакомых беглецов. Вот сетует, что устроившие облаву по наводке коллеги фашисты его наверняка арестуют - и тут же открывает двери дома спасенным из трудовых лагерей везунчикам. Что ж, отважиться на такой подвиг, наверное, и впрямь нельзя по велению разума - лишь под влиянием чувств, перегруженных творимым вокруг злом.
Несколько рваный монтаж, когда одна сцена никак не ведет к следующей, обусловлен еще и старанием создателей включить поменьше домыслов, а побольше свидетельств очевидцев - членов семьи Жаниса Липке и десятков спасенных им людей. А малопонятный пролог с тонущим мальчиком - попыткой намекнуть на выбранную тем стезю: детские переживания удивительным образом трансформировались в нем в профессию спасателя речного, и тоже с впечатляющим результатом. Ну, а какие параллели видятся в веренице изгоев, покорно плетущихся под дулами автоматов, думаю, пояснять не требуется. Добавлю лишь, что люди со всей страны записывались в массовку для самого, безусловно, сильнодействующего эпизода картины, в целом кровавых мазков скорее избегающей. Как и проявлений эмоций без крайней необходимости: прибалтийская ментальность такова, показанная перед премьерой запись встречи Жаниса со своими "постояльцами" в Израиле это отлично иллюстрирует. Тем более, что интриги и саспенса повествованию и без того хватает, а на таком фоне еще ярче, заметнее вспышки, возникающие от перенапряжения и у жертв, и у палачей, и у особо впечатлительных зрителей.
