Детально о кинофильме «Анархисты»

Интервью с Эли Важеманом

 Как зародилась идея фильма?

 Истории о секретных агентах – моя страсть. Один из моих любимых фильмов – «Донни Браско» Майка Ньюэлла. Я решил погрузить персонаж – политически беспристрастного полицейского – в совершенно чуждую ему среду: радикальную группу, полную бунтарских настроений. Мне хотелось отразить на экране взаимодействие вакуума и бурлящей массы.

 Почему вы выбрали в качестве антуража движение анархистов конца XIX века?

 На меня произвела огромное впечатление двенадцатичасовая театральная постановка романа Достоевского «Бесы» под руководством Питера Стайна (Peter Stein). Не менее сильные чувства вызвала и картина Мартина Ритта (Martin Ritt) «Молли Магуайерс» с участием Шона Коннери и Ричарда Харриса. По сюжету, детектив внедряется в группу ирландских активистов, которые ведут борьбу против эксплуатации шахтёров; он завязывает дружбу с шахтёрами и предаёт их. В романе Достоевского и в картине Ритта я почерпнул основной материал для своего фильма.

 Вы исследуете весьма специфичное движение анархистов-индивидуалистов.

 У анархистов-индивидуалистов были невероятно современные идеи: в 1900-х они организовали первые коммуны. Среди них были натуристы, вегетарианцы и феминистки. Вот, первые хиппи! Они учреждали школы, где детям позволялось самим принимать решения. В основе идеологии лежало понятие личности: я, как таковое. Они считали себя сначала субъектами общества, и только потом – его составляющими элементами. Анархисты-индивидуалисты ставили во главу угла личность и всё, что с ней связано. Они верили, что прежде чем стать всеобщим явлением, революция должна сначала пройти внутри самого человека. Меня необыкновенно тронула их сложная и романтическая натура, чей пыл слегка сковывает подверженность сентиментальности. Подобное смешение глубоких чувств с политическими стремлениями представляет фантастический материал для сценариста. Оно порождает глубокие, сложные персонажи, мятущиеся, эмоциональные и трогательные до слёз. Эта изломанная натура меня покорила.

 Примечательна роль образования в этих группах анархистов.

 Они прекрасно понимают, что образование – ключ ко всему. Они приглашают представителей рабочего класса – и мужичин и женщин – принимать участие в вечерних «Беседах анархистов», которые де-факто являются бесплатными университетами, где читают лекции преподаватели биологии, истории, астрономии или профессоры медицины. Отсутствие образования, книг для анархистов немыслимо – всякий обязан находить время для чтения.

 «Я стала анархисткой не из ненависти, а по любви», - говорит Жюдит (Адель Экзаркопулос); Элизэ (Сванн Арло) винит в своих панических припадках эксплуататоров; Бисквит (Карим Леклу), сын мясника, жаждет свернуть шею пессимизму – каждым персонажем руководит что-то своё.

 Да, компания подобралась разношёрстная. Жюдит с Элизэ – романтики от анархии. Эжен (Гийом Гуи) предпочитает действовать силой. Мари-Луиза (Сара Лепикар) – представительница буржуазии, которая прониклась делом анархии. Бисквит – более низкого происхождения. Жан открывает для себя очень разных – и в то же время располагающих к себе личностей. Моим намерением было изобразить людей, избегая стереотипов. Это фильм о людях по отдельности, а не о движении в целом. Вся картина собрана из портретов.

 Жан (Тахар Рахим) поражён, увидев, что группа, за которой ему приказано шпионить, живёт в роскошной буржуазной квартире. «Не боитесь запачкать стены своими грязными руками?» - говорит он Жюдит. А она отвечает: «Если что, отмоем».

 Эта квартира сделала их группу особенной: вот уж кого не ожидаешь увидеть в такой обстановке! Несмотря на то, что они родились в пролетарской среде, а некоторые – в бедности, этим анархистам чужды отчаяние и нищета. Кстати, исторический факт – ряд представителей буржуазного общества, и даже аристократы поддерживали многих революционеров!

 Немногие французские банды анархистов того времени были настолько смешанными.

 Да, так и есть. Даже несмотря на то, что в данном фильме характер группы ближе к группировке «Пантеры Батиньоля», которые в 1890 году считали справедливым грабить богачей и раздавать деньги анархистам. У неё также довольно много общего с членами террористической фракции «Народной воли» - русской молодёжной организации, которая взяла на себя ответственность за убийство царя Александра II. Они были смешением среднего, и даже верхушки среднего класса и пролетариата. Меня заинтересовало разнообразие людей. В то же время, у них есть общее чувство: в конце концов, все мои персонажи – сироты, и сошлись они именно в поисках семьи. Такую же тему я поднял в своём первом фильме «Алия»: в чём наша принадлежность? К какому обществу? Какой семье?

 В начале фильма Жан никак не похож на романтика. Он без колебаний бросает свою девушку, у него нет политических убеждений, а в предложении начальника он видит лишь средство для того, чтобы стать новым человеком и «сделать хоть что-то со своей жизнью». Он ищет своё место.

 Ему отчаянно не хватает своего «я».

 И он пускается в типично шизофреническое приключение.

 Его раздирают противоречивые чувства: рискуя быть разоблачённым, Жан открывает для себя гораздо более сложную группу, чем он себе представлял. Он привязывается к Элизэ, но самое главное – влюбляется. Противоречивые чувства – крайне важная для меня тема сюжета. По своему духу Жан очень близок к Алексу, главному герою «Алии». Как и Алекс, в итоге он находит себя, как будто бы познавая идеи анархистов через любовь. Здесь снова речь заходит о чувствах. Он преобразился не потому, что открыл для себя анархию, а потому что пережил эмоциональный опыт.

 Создаётся впечатление, что постепенно в своих отчётах он всё больше тяготеет к анархистским идеям; как будто самый факт того, что он их записывает, помогает ему укорениться в их правоте.

 Он утрачивает полицейскую беспристрастность, превращаясь в писателя. В конце, когда он цитирует Виктора Гюго, я бы даже сказал, что он вообще перестал быть полицейским. Мы с моим соавтором Гаэлль Масе прочли массу рапортов полицейских, которые внедрялись в банды анархистов. Всех этих людей отмечала способность к изложению и описанию. Они втирались в доверие к участникам этих групп и заводили тесные связи, а впоследствии писали что-то вроде: «N в красной куртке бросился ко мне в объятья, потому что от него только что ушла девушка». Или: «Собрание отменили. Все надрались до чёртиков». Невероятно осознавать то, что репрессивный государственный аппарат, чьей целью было уничтожить анархистов, в итоге, знал о них больше и лучше кого бы то ни было. То же самое происходит и в фильме: Жан находится в центре событий и даже становится частью их романтических отношений. Он сводит близкое знакомство с этими людьми и уничтожает их.

 Он мог бы их спасти.

 Ему не позволяло положение. Раскрой он себя, он рисковал бы потерять их.

 Почему в основу событий взят 1899 год?

 Выбор на эту знаковую дату пал не случайно. Она отмечает период между окончанием атак анархистов, которые имели место с 1890 по 1895 годы, и появлением более агрессивной Банды Бонно. В этот промежуточный период царила некая неопределённость.

 В фильме хорошо отображена международная природа этого движения. В группу внедряется Жан Альбертини (Тахар Рахим), её корреспонденты находятся в Австрии и Бельгии.

 Они «граждане мира» и свободно путешествуют по Европе от Женевы до Лондона через Брюссель или Париж. И всё же, в то же время масса французских анархистов покинула страну, чтобы создавать коммуны за рубежом – в Бразилии, Аргентине или в США, где были такие выдающиеся деятели-анархисты, как Эмма Гольдман, и издавались анархистские газеты, самая важная из которых печаталась на идиш.

 Они – дети Парижской коммуны. Большинство из персонажей фильма – сыновья коммунаров.

 Я не знаю, проведены ли какие-либо отдельные исследования на эту тему, но вакуум, который остался после репрессии Коммуны заинтересовал меня, и я не могу не провести параллель с маем 1968 года, когда моё поколение накрыло ощущение беспомощности. Я хотел, чтобы мои персонажи стали детьми, которые зададутся вопросом: «А что нам делать после Коммуны?» так же, как мы спрашиваем себя: «А что нам делать после 1968-ого и после великого разочарования 1981-ого?». Наверняка французскую анархо-коммунистическую группу «Прямое действие» тоже терзал этот вопрос. В этом наша группа анархистов перекликается с современной Францией.

 Женские персонажи в фильме не похожи на тех, какими мы себе привыкли представлять активисток того времени.

 И тем не менее я ничего не изобретал. В ходе работы над сценарием я думал о Риретт Мэтржан, анархистке и любовнице одного из сотрудников журнала «Анархия» (L’Anarchie), выходившего под редакцией Альбера Либертада. Она вдохновила меня на создание образа Жюдит (Адель Экзаркопулос). Адель прочла её мемуары во время подготовки к съёмкам. Она отобразила Риретт с достоверной точностью, как и других анархисток. Она действительно прониклась их духом и глубиной натуры. Я с удовольствием наблюдал, как она с поразительной точностью перевоплотилась в одну из этих женщин, и в то же время придала своей роли мощный оттенок современности.

Расскажите о сцене, в которой главные герои играют в ассоциации?

 Фрейд написал «Толкование снов» в 1899 году. Таким образом, анархисты – современники психоанализа. Я убеждён, что у них была тесная связь с этой новой наукой. Сцена с ассоциациями отображает принцип взаимодействия анархистов с собственным подсознанием – вот откуда они были такими прогрессивными.

 Фильм «Анархисты» не похож на «Алию». Тем не менее, в обеих картинах проскальзывает знакомая тема – семья. Жан потерял мать, почти не видел отца. Он терзаем противоречиями, но настроен решительно.

 Как и Алекс в «Алие». Сравнение с фильмом «Алия» также справедливо и в плане режиссуры: сцена, в которой Тахар Рахим прячет отчёт за зеркалом, когда слышит, что Адель Экзаркопулос стучится в дверь – повторяет ту, в которой Пио Мармаи прячет деньги и наркотики перед тем, как приходит Адель Энель.

 Ряд актёров присутствует в обеих картинах: Сара Лепикар, Гийом Гуи и Седрик Кан.

 Да, мне захотелось создать устойчивую труппу актёров. Гийом Гуи – потрясающий актёр, и здесь он сыграл совершенно в ином для себя амплуа. Седрику мне хотелось дать настоящую, характерную роль. Мне понравилось то, как его персонаж командует Жаном, так же как Седрик в роли режиссёра командует актёрами. Сара Лепикар, в каком-то смысле, дублирует меня: именно она раскрывает духовный мир группы, рисуя их словесные портреты. Она выражает протест против бомбы – то же самое сделал бы и я. Она – мой любимый персонаж. Благодаря этому фильму, моя труппа пополнилась.

 Почему вы выбрали Тахара Рахима на роль Жана Альбертини?

 Тахар проделал необыкновенный труд, работая над своим персонажем и над фильмом. В плане техники этот актёр крайне щепетилен. Он знает, что эмоции можно вызвать только посредством отточенного мастерства. Как и он, Жан должен стать актёром, должен «сочинять». Тахар прекрасно знал о трудностях, которые поджидают его в этой роли, и выковал своего персонажа с поразительной точностью. Мне случалось думать, что Жан – это наполовину он сам. Тахар по своей природе – мягкий, добрейшей души человек, пай-мальчик. Так что ему подошла роль тайного агента. Конечно, в числе примеров для подражания нам послужил Джонни Депп в «Донни Браско». Ещё, Тахар очень современный, как и Адель Экзаркопулос, Гийом Гуи и Сара Лепикар; однако и Сванна Арло и Карима Леклу я также нахожу чрезвычайно трогательными. Мне казалось, что выбрав двух прогрессивных актёров, я приблизился к авангардным веяниям анархистов. Отображая анархистов XIX века, я надеялся отметить великих актёров моего поколения.

 Действительно, они разговаривают и ведут себя очень по-современному.

 В Париже 1899-ого наверняка был хоть один человек, который здоровался «Салют!» Тогда это слово тоже существовало наряду с словами «фараон» и «Проклятье!». Я позволил себе некоторые вольности, но не ударился в современный сленг и приложил все усилия к этому. Стремясь к достоверности, я тщательно подбирал слова. А также окружил себя людьми, которые действительно знали своё дело, такими как Анаис Роман (Anaïs Romand) – наш дизайнер по костюмам.

 Повествование фильма часто играет на резкой смене тональности: от сцен с интервью, которое проводит Мари-Луиза, до сцен с ограблением, когда группа занимается якобы справедливым отъёмом средств у состоятельного населения; от истории о внедрении агента до истории любви Жана.

 Мне нравится сочетание детективного романа и драмы, даже если оно довольно запутанное и тонкое. Я особенно люблю смешивать жанры на этапе монтажа. Съёмки тоже шли неровно и разнопланово: я часто перескакивал от ручной камеры к более тяжёлому оборудованию, чтобы отснять сложные кадры. Таким способом мы адаптировали мизансцену к сложной структуре или стилистике фильма. То же самое касается и музыкального ряда. Я сделал ставку на эклектичный вариант, и в качестве основной темы взял классическую музыку композитора Николя Моллара (также известного под именем Глория Якобсен) и полюбившиеся мне треки, перемежая их в фильме таким образом, чтобы они повторяли полифоническое построение сюжета.

 Вы брали за основу какие-нибудь исторические фильмы?

 Когда у меня были сомнения, я просматривал тот или иной фильм того времени, чтобы убедиться, что я на верном пути и в состоянии создать свой личный исторический фильм.

 Вы просили актёров посмотреть эти фильмы?

 Да. Я попросил Тахара Рахима посмотреть «Молли Магуайрс» и «Состояние исступление» Фила Джоану, с Шоном Пенном и Гэри Олдменом. Как обычно, это отголоски моей любви к историям про внедрение тайных агентов. Да я только про них и умею снимать! Это же классический драматический персонаж. Он существует и в театральной сфере. У Мариво, например, есть пьеса «Мнимая служанка» (La Fausse Suivante) – это история о женщине-тайном агенте.

 Фильм изобилует крупными планами…

 Мне хотелось создавать портреты, живые картины так, как это делает художник. Исторические фильмы для этого очень подходят. Нам с Дэвидом Чизаллетом – оператором-постановщиком – вдохновением послужили художники Виллар, Боннар, Кайботт и фотохудожница Нан Голдин. Мы попытались провести мост между группой художников «Наби» и современными работами Голдин.

 Расскажите о светопростроении?

 Мы с главным оператором – Дэвидом Чизаллетом – попытались наполнить фильм контрастами: мягким и одновременно резким, даже агрессивным светом. Дэвид вращал камеру вокруг своей оси, чтобы наполнить кадр материей, чувством. Потрясающая работа!

Этот фильм – доказательство того, что Париж неподвластен времени.

Мне было важно вести съёмки в реальной обстановке. Я чувствовал, что снимая сегодняшний Париж, я найду в нём отголоски Парижа прошлых лет. И это удалось мне даже больше, чем я того ожидал. Действительно, Париж – это город XIX века, мегаполис, который открыл век XX-тый. В одной из сцен Жан говорит Элизэ: «Когда я приехал в Париж, мне открылся целый мир». И тот отвечает: «Этот город – наша земля».

«Анархисты» – ваш второй фильм. Зачастую на этом этапе режиссёра одолевает ступор. Вам было не страшно замахнуться на съёмки исторической картины?

Мой продюсер Лола Гэнс убедила меня взяться за эту задачу без сомнений и страха. Она считала, что жанр исторического кино позволит мне по-новому взглянуть на работу режиссёра. Она чувствовала – и даже была убеждена – что наша задача как молодых продюсеров и режиссёров предлагать такие амбициозные фильмы. И за это я ей безмерно благодарен.