Премьера «Анны Каренной» Сергея Соловьева состоялась в Ханты-Мансийске. В фойе фестивального дворца выставка уникальных бальных и домашних платьев, камзолов, кружевных и меховых накидок, шелковых халатов, муфт. В центре показательной демонстрации истекшей эпохи скульптуры Алексея Благовестова. Бело-мраморная оцепеневшая Анна с поникшим лицом. И железно-кожаный Цой на мотоцикле, готовом сорваться с места. «Монтаж аттракционов», монтаж времен, антагонизм и взаимопритяжение воплощены в двух картинах, которые режиссер завершил практически одновременно: «Анна Каренина» и «2-Асса-2».
Фильм «Анна Каренина» – итог почти 17-ти летней работы. Стараний и вдохновенного труда. Под руководством выдающейся мастерицы Натальи Дзюбенко создано более 700 костюмов. Изобразительную среду насыщали воздухом времени художники Александр Борисов и Сергей Иванов. Рустам Хамдамов присылал акварельные листы с вариантами грима для Татьяны Друбич. Стас Фонарев сделал более 2000 фото.
В итоге – очень личная и спорная версия с факсимиле Соловьева. Он предугадывает упреки гипотетических оппонентов. «Исполнители и персонажи не совпадают по возрасту?» «Но фильм - не история юношеских заблуждений. Он о чувствах зрелых людей» «Почему из романа вычерпана исключительно любовная тема?» «Это частный случай прочтения романа, моего личного любовного сумасшествия».
Картина - его чистосердечное признание в любви к великому произведению. Как любое признание, уязвимое, страдающее изъянами, не уверенное: ответят ли взаимностью? История не про измену. Про плату за любовь. Про цветаевское нескончаемое несчастье - любить.
— Классика смотрит нас. Вы почти на двадцать лет увязли в киноромане или романе с «Анной Карениной». Какие сущностные изменения произошли с замыслом в процессе этих бурных лет?
— У меня двойственное ощущение. С одной стороны, да, многое переменилось. С другой, слава те Богу - не изменилось ни-че-го. Поскольку я уже взрослый человек… Чем больше во мне прибывало взрослости, тем меньше хотелось сущностных изменений. Можно поменять фасон брюк и причесок. Но значительно важней перемен – неизменность главных основ жизни. В связи с юбилеем ВГИКа спрашивали: как изменился студент с поры 60-х? Честно отвечаю: «Нормальный вгиковец 60-х не отличается от сегодняшнего молодого человека. Ничем. Сейчас мои ребята, феноменально внимательно глядя мне в глазах, пальцем набирают скоростные sms. Посмотришь их тексты, они мало отличаются от записок, которые мы писали.
— Собственно про это ваша выставка. Черные зигзаги цоевской скульптуры разрывают нежный кружевной мир изнутри…
— Колоссальные тектонические изменения на поверхности. Научное знание о мире все время подталкивает нас к этой идее. Однако культурные знания о человеке сдерживают, настраивая как можно меньше менять, не отклоняться от изначального вопроса: с какой такой целью мы стали здесь на земле болтаться?…
— В фильмографии режиссера Соловьева тот же монтаж прошлого и взрывной современности. Чехов, Пушкин, Горький – и «Черная роза…», «Дом под звездным небом», «Асса». Где вы – «дома», где легче размышлять «о времени и о себе»?
— И на выставке, которую мы с вами сейчас рассматривали это дикое сочетание. В нем одна из важнейших сущностей белого света, все живое. Белое и черное. Прошлое и настоящее. Академизм и авангард. Но академизм возможен и в сфере авангарда. Нынешний авангард, особенно российский, в основном производит впечатление скучнейшей академической бурсы. В советские времена терпеть не могли дипломных выставок Академии художеств. Сейчас та же ситуация в авангарде. Тоска немыслимая.
— Для себя я назвала ваш фильм «картинами из утраченной жизни». Восхищает качество всей изобразительной среды. Скрупулезная поразительная работа художников. Не свойственная нынешнему российскому кино дотошное изыскательство в воспроизведении материальной среды, которая опора среды духовной. Но как ни странно, тщательность выделки, наводит на печальную мысль о том, что Атлантида многослойной культуры утрачена безвозвратно.
— Абсолютно точно вы угадали одну из главных противоречивостей работы. Я снимал трагическую картину о трагических чувствах. Но освещенную немыслимым светом красоты утраченного рая. Не могу сказать, что это политическая система России или… люди там какие-то идеальные. Разные. Сложные. Обычные. Им неуютно, тяжко внутри себя. Но все они необыкновенно благородны. У всех хороший природный вкус. Если обернешься вокруг себя сейчас: отчего-то все исключительно неблагородны. Нас накрывает тотальная потеря вкуса. Во всем. В речи, одежде, модах, книгах и их презентациях. В том, как выглядят города. Сбрендивший, сошедший с ума, визгливый китчевый мир. От этого контраста агрессивно наступающего китча и того, что мы потеряли не может не возникать чувства горечи.
— Насколько кастинг меняет сущность произведения? На протяжении многих лет работы менялись актеры. Анну сыграла Татьяна Друбич, но вначале планировалась Ира Метлицкая. На Вронского пробовались Руденский, Домогаров, Безруков… Это были бы другие фильмы?
— Да нет, в сущности одинаковые. Поскольку я снимал картину сознательно внеконцептуально. Не хотелось подкладывать под нее некую идею. Она про то, что словами сформулировать невозможно. И обсуждать нельзя вне изображения людей: как они двигаются, разговаривают, думают. Актерская индивидуальность обогащает внутричеловеческую инвариантность героя. У каждого из нас есть эта многокрасочность. Сущность – неизменна.
— Хорошо, поведенческие варианты… Ты делаешь маленький шажок в сторону, и судьба стягивает тебя с одной дороги на совершенно другую, незнакомую. В силу вступает закон неотвратимости, запущенный микроскопическим отклонением от «заданного маршрута».
— Что и зовется движением рока. Это вариант генотипический. Что же касается поведенческого стиля. Был бы это не Бойко, а Руденский - совершенно невозможной была бы сцена на вокзале. Вронский-Бойко идет за Анной. И пытается нелепо рукой ей помахать. Чистой воды эксцентрика «Свадьбы» Кобахидзе. Это невозможно для Руденского…
— Как по-разному видят фильм режиссер и критик. Мне-то Ярослав Бойко показался однокрасочным Вронским, довольно примитивным, и мужественности в нем я не ощутила.
— В Бойко, который мне очень нравится, как ни странно, при мачизме, есть детскость. Для меня чрезвычайно важно человеческое обаяние, едва заметные перетекания из одного состояния в другое. Сущность не меняется. От того, что играет Таня Друбич, а не Алла Тарасова, и не Татьяна Самойлова… Меняется интонационный и художественный характер роли.
— Но ведь это совершенно разные люди.
— Люди разные, история – одна.
— Меня сразил Олег Иванович Янковский. Недаром бился за роль Каренина столько лет. Кстати, недавно пересмотрела «Любовника» Тодоровского и поняла, что и там Янковский играет приближение к Каренину. Душевное землетрясение от осознанного предательства, мучительная попытка понять-простить. Степень страдания Каренина Янковского столь безмерна, что в нем тонут остальные. Он благороднее, крупнее, душевно щедрее и богаче всех вокруг. Нет ли ощущения, что этот «перевес» меняет внутренние смыслы?
— Я совершено убежден, что невозможна образцовая постановка «Анны Карениной» - правильная китайская опера. Сила толстовского романа заключается в том, что великий романист, концептуалист Лев Николаевич позволил себе быть художником, не знающим: кто прав - кто виноват; что хорошо – что плохо. Есть прозрение, что движение жизни устроено по таинственным мощным законам. Законы взаимосвязи и взаимодействия он пытается обнаружить. В этом смысле то, что предлагает в образе Каренина гениальный актер Николай Гриценко не отличается от того, что играет Олег Янковский…
— Каренин Гриценко был сам частью государственной машины. Актер не пожалел для героя язвительности ни в тягучих назидательных интонациях, ни в облике. Кстати, Тарасова спустя 20 лет после премьеры велела заснять себя в этой судьбоносной роли, тем самым уничтожив миф. Когда немолодая Анна признавалась в беременности, зритель в ужасе содрогался… Каренин прописан и нюансирован Янковским столь сокровенно, что вопросы о возрасте отпадают за ненужностью. Он растворяет обиду за предательство, муку, оскорбленное самолюбие – в невероятной даже для него самого любви. Отчаянной, последней, всепрощающей… Со срывом на грани жалкости – в этом «пелестрадал». А вот Левину-Гармашу, видимо, материала не хватило. Он оказался картонной стороной любовного треугольника. Хотя Левин – один из главных в романе персонажей. Нет истории его мучительных попыток найти - нащупать в этом мире себя…
— Скорее попыток самого Льва Николаевича «прижаться» к Левину.
— Ну да, американцы и снимали Левина как Толстого. Он там косил вместе с крестьянами в простой рубахе. Кроме любовного томления, хотелось еще что-нибудь рассмотреть в Левине.
— Все будет в телевизионном варианте (завершена пятисерийная версия для Первого канала). Экранный вариант - перевод грандиозного романа в кинопоэму, написанную белым стихом.
— Тогда не слишком ли много текста, во всяком случае, в первой, части фильма?
— Мне сложно говорить. Я сам первый раз смотрю картину.
— На мой взгляд, лучшие сцены – пластические, где слова растворены в чувственном тумане. Вы рассказывали, что в Америке издана полная версия романа, сокращенная – страниц на 100, и 15-страничный дайджест. Уже существует три версии вашей картины (для большого экрана, телевизионного, англоязычный вариант), может смонтировать из снятого материала «немую фильму»?
— В ближайшее время выйдет фотороман. Не знаю… можно сделать немой ролик. Давайте… Я уже привык…
— Снимать «Анну Каренину»? Расскажите пожалуйста о подходе к характеру Анны, женском «Гамлете» - одной из заветных для актрис ролей в театральном репертуаре. Вы бенефисно не выпячивали центральный характер?
— Стремление получить яркий артистический бенефис убил бы во мне интерес к этой истории. Конечно, Таня тоже была всеми этими легендами смущена. Требовала разборов, разговоров. Я отбивался: «Ты Толстого прочитала? Там все точно написано. Что мы будем играть? Да ничего. Играй, будто снимаем «Спасателя»». Главная задача - нигде не лги». Таня, на мой вкус, сделала это замечательно.
— Она не отстранялась от героини, абсолютно ее оправдывая?
— И оправдывала. И порицала, когда Анна становится совершеннейшей мерзавкой - не играя мерзавку. Помните, в сцене у камина. С неподдельной нежностью обращается к Каренину: «Ты не спишь?» Понимая при этом, что чудовищно изменила. Можно было бы сделать душераздирающую актерскую сцену: «Одновременно лжет… И сама верит» Да нет, ничего такого не надо: не соври. Это самое дорогое. Не только в кино, по-человечески. Весь фильм «Избранные» был про эту чудовищную нечеловеческую ложь и предательство в формах абсолютной правдивости переживаний.
— Человек способен оправдать себя в любой ситуации неправоты. Что мы и наблюдаем ежедневно.
— Обычно мы видим это. Но случаются фокусы, когда подобное шлейфом волочится за тобой всю жизнь, и ты этого не чувствуешь.
— В знаменитом фильме Зархи вместо Татьяны Самойловой Анной Карениной могли стать Чурсина, Доронина, Быстрицкая. Все первые актрисы страны приосанились…
— Считаю выбор Зархи Самойловой новаторским и грандиозным…
— Для своего времени столь же странным и вызывающий шквал раздражения, сколь и ваш выбор Татьяны Друбич…
— Да, дикой радости этот выбор не вызвал.
— Мне эта актерская работа кажется интересной, и, что самое важное – смысловой. На мой взгляд, именно в таком «перпендикулярном» векторе, когда героиню хрестоматийного классического романа играет современный, думающий, сомневающийся человек – для режиссера открываются возможности сказать нечто и о своем времени. Актриса Татьяна Друбич серьезно выросла в многолетнем опыте постижения Роли. Играет не влюбчивую шизофреничку, ради любовника бросившую маленького сына. «Другую». Белую ворону, осмелившуюся жить и дышать - не изображать жизнь и дыхание. Заплатившую за своеволие жизнью. Роль - не ровная. Но в кульминационные моменты (как в сцене родов) достигающая высот подлинной трагедии.
Анну играли первые киноактрисы мира, начиная с Веры Холодной. Гарбо играла рок, разрушающий все вокруг. Этого нет в вашей картине. Самойлова перевоплотилась в женщину, переживающую кризис среднего возраста на грани психического срыва. Ваша Анна – Посторонняя. Оттого не может быть понята. И роль морфина, который, конечно же, есть в романе, вы усилили.
— Она впервые приняла морфин во время родов. Для нее это способ обезболить муку. Довести себя до психоделических таинств, и блуждать там.
— В развитии полифонии характера, не является ли этот «медикаментозный» способ упрощением спутанных мотивов и внутренних движений…
— Черт его знает. Это одновременно и галлюциногенный препарат. Но главное эффект - обезболивание. Иным образом не унять боли.
— Cначала морфин, потом смерть - как обезболивание?
— В таком эйфорическом состоянии можно воскликнуть: «О Долли, я самая счастливая женщина на белом свете!», и ровно через 20 минут: «Долли, если и есть кто-то самый несчастный на свете, это я». Обесточить боль, чтобы пытаться жить дальше.
— Какова внутренняя связь «Анны…» и второй «Ассы», которая в первом варианте называлась «Вторая смерть Анны Карениной»?
— На самом деле, я перепутал порядок показа. Сначала должна быть показана «2-Асса-2», тогда по-другому увиделась бы «Анна..».
— Может, поэтому, я что-то недопоняла. Зачем же вы всех запутали?
— И себя тоже. Фестиваль открывался в выходной день. Весь город пришел на «Анну Каренину». И актеры могли прилететь.
— Придется в Москве восстановить ход вещей: пересмотреть дилогию в правильном порядке. И все же о связи, помнится, в первой «Ассе» был внутренний сюжет о Павле Первом.
— Да все схоже. «Анна…» - не экранизация Толстого, скорее того, что я чувствовал, читая роман. Меня не вела доминантная идея, которую бы я нес зрителю через Толстого. К примеру: «картина о возбужденной гипертрофированной человеческой совести - в наше бессовестное время». Это лишь один из множества векторов. Картина лирическая. Про меня, как про читателя. Про интимные отношения с романом. Снимет другой человек лет через пять. Потом будет еще 20 вариантов. В Англии более двадцати «Гамлетов». Никто ни изумляется, когда «Второй Концерт» Дворжака играет сначала Ростропович, потом – Йо-Йо Ма. Экран еще тщится что-то изменять. У Куросавы в «Анне Карениной» все японцы. Но Ростропович играет те же ноты, что Йо-Йо Ма, и все играют разные «вторые концерты».
— Значит, смотрим и слушаем «Концерт Толстого для Соловьева с экраном»?
— При всем несовершенстве нашей интерпретации, хочу чтобы картину посмотрели как можно больше зрителей. По нынешним временам даже думать об этом страшно. «Ну, как там первый уик-энд? Не пошел народ? Давайте считать бокс-оффис» У картины другой потенциал. Как у филармонического концерта - особый зритель. Глупо сравнивать число билетов на Баренбойма с посещениями выступлений Наташи Королевой.
Что касается внутренней связи двух фильмов - это моя личная связь. Внутренняя потребность снять одновременно «Анну» и «Ассу». С этого «перекрестка» мы с вами и начали разговор. С одной стороны я – человек культуры (возможно оттого, что в Питере прошла юность). С другой – не хочется закрываться в башне из слоновой кости, рассматривать старинные раритеты, заткнув уши. Это сочетание - внутренний сюжет моей жизни. Мне важно было выяснить отношения «Ассы второй» с «Ассой первой» и «Ассы второй» с «Анной Карениной». Этот «монтаж» в приглашении для съемок в «2-Ассу-2» Башмета и Шнурова, в соединении скульптур Анны и Цоя. После концерта Бори Гребенщикова меня тянет перечитать «Анну Каренину». Все время пытаюсь обнаружить эту внутреннюю сцепку. Вы говорите «стык времен»? Я бы сказал – преображение…
Беседовала
Лариса Малюкова
Фильм «Анна Каренина» – итог почти 17-ти летней работы. Стараний и вдохновенного труда. Под руководством выдающейся мастерицы Натальи Дзюбенко создано более 700 костюмов. Изобразительную среду насыщали воздухом времени художники Александр Борисов и Сергей Иванов. Рустам Хамдамов присылал акварельные листы с вариантами грима для Татьяны Друбич. Стас Фонарев сделал более 2000 фото.
В итоге – очень личная и спорная версия с факсимиле Соловьева. Он предугадывает упреки гипотетических оппонентов. «Исполнители и персонажи не совпадают по возрасту?» «Но фильм - не история юношеских заблуждений. Он о чувствах зрелых людей» «Почему из романа вычерпана исключительно любовная тема?» «Это частный случай прочтения романа, моего личного любовного сумасшествия».
Картина - его чистосердечное признание в любви к великому произведению. Как любое признание, уязвимое, страдающее изъянами, не уверенное: ответят ли взаимностью? История не про измену. Про плату за любовь. Про цветаевское нескончаемое несчастье - любить.
— Классика смотрит нас. Вы почти на двадцать лет увязли в киноромане или романе с «Анной Карениной». Какие сущностные изменения произошли с замыслом в процессе этих бурных лет?
— У меня двойственное ощущение. С одной стороны, да, многое переменилось. С другой, слава те Богу - не изменилось ни-че-го. Поскольку я уже взрослый человек… Чем больше во мне прибывало взрослости, тем меньше хотелось сущностных изменений. Можно поменять фасон брюк и причесок. Но значительно важней перемен – неизменность главных основ жизни. В связи с юбилеем ВГИКа спрашивали: как изменился студент с поры 60-х? Честно отвечаю: «Нормальный вгиковец 60-х не отличается от сегодняшнего молодого человека. Ничем. Сейчас мои ребята, феноменально внимательно глядя мне в глазах, пальцем набирают скоростные sms. Посмотришь их тексты, они мало отличаются от записок, которые мы писали.
— Собственно про это ваша выставка. Черные зигзаги цоевской скульптуры разрывают нежный кружевной мир изнутри…
— Колоссальные тектонические изменения на поверхности. Научное знание о мире все время подталкивает нас к этой идее. Однако культурные знания о человеке сдерживают, настраивая как можно меньше менять, не отклоняться от изначального вопроса: с какой такой целью мы стали здесь на земле болтаться?…
— В фильмографии режиссера Соловьева тот же монтаж прошлого и взрывной современности. Чехов, Пушкин, Горький – и «Черная роза…», «Дом под звездным небом», «Асса». Где вы – «дома», где легче размышлять «о времени и о себе»?
— И на выставке, которую мы с вами сейчас рассматривали это дикое сочетание. В нем одна из важнейших сущностей белого света, все живое. Белое и черное. Прошлое и настоящее. Академизм и авангард. Но академизм возможен и в сфере авангарда. Нынешний авангард, особенно российский, в основном производит впечатление скучнейшей академической бурсы. В советские времена терпеть не могли дипломных выставок Академии художеств. Сейчас та же ситуация в авангарде. Тоска немыслимая.
— Для себя я назвала ваш фильм «картинами из утраченной жизни». Восхищает качество всей изобразительной среды. Скрупулезная поразительная работа художников. Не свойственная нынешнему российскому кино дотошное изыскательство в воспроизведении материальной среды, которая опора среды духовной. Но как ни странно, тщательность выделки, наводит на печальную мысль о том, что Атлантида многослойной культуры утрачена безвозвратно.
— Абсолютно точно вы угадали одну из главных противоречивостей работы. Я снимал трагическую картину о трагических чувствах. Но освещенную немыслимым светом красоты утраченного рая. Не могу сказать, что это политическая система России или… люди там какие-то идеальные. Разные. Сложные. Обычные. Им неуютно, тяжко внутри себя. Но все они необыкновенно благородны. У всех хороший природный вкус. Если обернешься вокруг себя сейчас: отчего-то все исключительно неблагородны. Нас накрывает тотальная потеря вкуса. Во всем. В речи, одежде, модах, книгах и их презентациях. В том, как выглядят города. Сбрендивший, сошедший с ума, визгливый китчевый мир. От этого контраста агрессивно наступающего китча и того, что мы потеряли не может не возникать чувства горечи.
— Насколько кастинг меняет сущность произведения? На протяжении многих лет работы менялись актеры. Анну сыграла Татьяна Друбич, но вначале планировалась Ира Метлицкая. На Вронского пробовались Руденский, Домогаров, Безруков… Это были бы другие фильмы?
— Да нет, в сущности одинаковые. Поскольку я снимал картину сознательно внеконцептуально. Не хотелось подкладывать под нее некую идею. Она про то, что словами сформулировать невозможно. И обсуждать нельзя вне изображения людей: как они двигаются, разговаривают, думают. Актерская индивидуальность обогащает внутричеловеческую инвариантность героя. У каждого из нас есть эта многокрасочность. Сущность – неизменна.
— Хорошо, поведенческие варианты… Ты делаешь маленький шажок в сторону, и судьба стягивает тебя с одной дороги на совершенно другую, незнакомую. В силу вступает закон неотвратимости, запущенный микроскопическим отклонением от «заданного маршрута».
— Что и зовется движением рока. Это вариант генотипический. Что же касается поведенческого стиля. Был бы это не Бойко, а Руденский - совершенно невозможной была бы сцена на вокзале. Вронский-Бойко идет за Анной. И пытается нелепо рукой ей помахать. Чистой воды эксцентрика «Свадьбы» Кобахидзе. Это невозможно для Руденского…
— Как по-разному видят фильм режиссер и критик. Мне-то Ярослав Бойко показался однокрасочным Вронским, довольно примитивным, и мужественности в нем я не ощутила.
— В Бойко, который мне очень нравится, как ни странно, при мачизме, есть детскость. Для меня чрезвычайно важно человеческое обаяние, едва заметные перетекания из одного состояния в другое. Сущность не меняется. От того, что играет Таня Друбич, а не Алла Тарасова, и не Татьяна Самойлова… Меняется интонационный и художественный характер роли.
— Но ведь это совершенно разные люди.
— Люди разные, история – одна.
— Меня сразил Олег Иванович Янковский. Недаром бился за роль Каренина столько лет. Кстати, недавно пересмотрела «Любовника» Тодоровского и поняла, что и там Янковский играет приближение к Каренину. Душевное землетрясение от осознанного предательства, мучительная попытка понять-простить. Степень страдания Каренина Янковского столь безмерна, что в нем тонут остальные. Он благороднее, крупнее, душевно щедрее и богаче всех вокруг. Нет ли ощущения, что этот «перевес» меняет внутренние смыслы?
— Я совершено убежден, что невозможна образцовая постановка «Анны Карениной» - правильная китайская опера. Сила толстовского романа заключается в том, что великий романист, концептуалист Лев Николаевич позволил себе быть художником, не знающим: кто прав - кто виноват; что хорошо – что плохо. Есть прозрение, что движение жизни устроено по таинственным мощным законам. Законы взаимосвязи и взаимодействия он пытается обнаружить. В этом смысле то, что предлагает в образе Каренина гениальный актер Николай Гриценко не отличается от того, что играет Олег Янковский…
— Каренин Гриценко был сам частью государственной машины. Актер не пожалел для героя язвительности ни в тягучих назидательных интонациях, ни в облике. Кстати, Тарасова спустя 20 лет после премьеры велела заснять себя в этой судьбоносной роли, тем самым уничтожив миф. Когда немолодая Анна признавалась в беременности, зритель в ужасе содрогался… Каренин прописан и нюансирован Янковским столь сокровенно, что вопросы о возрасте отпадают за ненужностью. Он растворяет обиду за предательство, муку, оскорбленное самолюбие – в невероятной даже для него самого любви. Отчаянной, последней, всепрощающей… Со срывом на грани жалкости – в этом «пелестрадал». А вот Левину-Гармашу, видимо, материала не хватило. Он оказался картонной стороной любовного треугольника. Хотя Левин – один из главных в романе персонажей. Нет истории его мучительных попыток найти - нащупать в этом мире себя…
— Скорее попыток самого Льва Николаевича «прижаться» к Левину.
— Ну да, американцы и снимали Левина как Толстого. Он там косил вместе с крестьянами в простой рубахе. Кроме любовного томления, хотелось еще что-нибудь рассмотреть в Левине.
— Все будет в телевизионном варианте (завершена пятисерийная версия для Первого канала). Экранный вариант - перевод грандиозного романа в кинопоэму, написанную белым стихом.
— Тогда не слишком ли много текста, во всяком случае, в первой, части фильма?
— Мне сложно говорить. Я сам первый раз смотрю картину.
— На мой взгляд, лучшие сцены – пластические, где слова растворены в чувственном тумане. Вы рассказывали, что в Америке издана полная версия романа, сокращенная – страниц на 100, и 15-страничный дайджест. Уже существует три версии вашей картины (для большого экрана, телевизионного, англоязычный вариант), может смонтировать из снятого материала «немую фильму»?
— В ближайшее время выйдет фотороман. Не знаю… можно сделать немой ролик. Давайте… Я уже привык…
— Снимать «Анну Каренину»? Расскажите пожалуйста о подходе к характеру Анны, женском «Гамлете» - одной из заветных для актрис ролей в театральном репертуаре. Вы бенефисно не выпячивали центральный характер?
— Стремление получить яркий артистический бенефис убил бы во мне интерес к этой истории. Конечно, Таня тоже была всеми этими легендами смущена. Требовала разборов, разговоров. Я отбивался: «Ты Толстого прочитала? Там все точно написано. Что мы будем играть? Да ничего. Играй, будто снимаем «Спасателя»». Главная задача - нигде не лги». Таня, на мой вкус, сделала это замечательно.
— Она не отстранялась от героини, абсолютно ее оправдывая?
— И оправдывала. И порицала, когда Анна становится совершеннейшей мерзавкой - не играя мерзавку. Помните, в сцене у камина. С неподдельной нежностью обращается к Каренину: «Ты не спишь?» Понимая при этом, что чудовищно изменила. Можно было бы сделать душераздирающую актерскую сцену: «Одновременно лжет… И сама верит» Да нет, ничего такого не надо: не соври. Это самое дорогое. Не только в кино, по-человечески. Весь фильм «Избранные» был про эту чудовищную нечеловеческую ложь и предательство в формах абсолютной правдивости переживаний.
— Человек способен оправдать себя в любой ситуации неправоты. Что мы и наблюдаем ежедневно.
— Обычно мы видим это. Но случаются фокусы, когда подобное шлейфом волочится за тобой всю жизнь, и ты этого не чувствуешь.
— В знаменитом фильме Зархи вместо Татьяны Самойловой Анной Карениной могли стать Чурсина, Доронина, Быстрицкая. Все первые актрисы страны приосанились…
— Считаю выбор Зархи Самойловой новаторским и грандиозным…
— Для своего времени столь же странным и вызывающий шквал раздражения, сколь и ваш выбор Татьяны Друбич…
— Да, дикой радости этот выбор не вызвал.
— Мне эта актерская работа кажется интересной, и, что самое важное – смысловой. На мой взгляд, именно в таком «перпендикулярном» векторе, когда героиню хрестоматийного классического романа играет современный, думающий, сомневающийся человек – для режиссера открываются возможности сказать нечто и о своем времени. Актриса Татьяна Друбич серьезно выросла в многолетнем опыте постижения Роли. Играет не влюбчивую шизофреничку, ради любовника бросившую маленького сына. «Другую». Белую ворону, осмелившуюся жить и дышать - не изображать жизнь и дыхание. Заплатившую за своеволие жизнью. Роль - не ровная. Но в кульминационные моменты (как в сцене родов) достигающая высот подлинной трагедии.
Анну играли первые киноактрисы мира, начиная с Веры Холодной. Гарбо играла рок, разрушающий все вокруг. Этого нет в вашей картине. Самойлова перевоплотилась в женщину, переживающую кризис среднего возраста на грани психического срыва. Ваша Анна – Посторонняя. Оттого не может быть понята. И роль морфина, который, конечно же, есть в романе, вы усилили.
— Она впервые приняла морфин во время родов. Для нее это способ обезболить муку. Довести себя до психоделических таинств, и блуждать там.
— В развитии полифонии характера, не является ли этот «медикаментозный» способ упрощением спутанных мотивов и внутренних движений…
— Черт его знает. Это одновременно и галлюциногенный препарат. Но главное эффект - обезболивание. Иным образом не унять боли.
— Cначала морфин, потом смерть - как обезболивание?
— В таком эйфорическом состоянии можно воскликнуть: «О Долли, я самая счастливая женщина на белом свете!», и ровно через 20 минут: «Долли, если и есть кто-то самый несчастный на свете, это я». Обесточить боль, чтобы пытаться жить дальше.
— Какова внутренняя связь «Анны…» и второй «Ассы», которая в первом варианте называлась «Вторая смерть Анны Карениной»?
— На самом деле, я перепутал порядок показа. Сначала должна быть показана «2-Асса-2», тогда по-другому увиделась бы «Анна..».
— Может, поэтому, я что-то недопоняла. Зачем же вы всех запутали?
— И себя тоже. Фестиваль открывался в выходной день. Весь город пришел на «Анну Каренину». И актеры могли прилететь.
— Придется в Москве восстановить ход вещей: пересмотреть дилогию в правильном порядке. И все же о связи, помнится, в первой «Ассе» был внутренний сюжет о Павле Первом.
— Да все схоже. «Анна…» - не экранизация Толстого, скорее того, что я чувствовал, читая роман. Меня не вела доминантная идея, которую бы я нес зрителю через Толстого. К примеру: «картина о возбужденной гипертрофированной человеческой совести - в наше бессовестное время». Это лишь один из множества векторов. Картина лирическая. Про меня, как про читателя. Про интимные отношения с романом. Снимет другой человек лет через пять. Потом будет еще 20 вариантов. В Англии более двадцати «Гамлетов». Никто ни изумляется, когда «Второй Концерт» Дворжака играет сначала Ростропович, потом – Йо-Йо Ма. Экран еще тщится что-то изменять. У Куросавы в «Анне Карениной» все японцы. Но Ростропович играет те же ноты, что Йо-Йо Ма, и все играют разные «вторые концерты».
— Значит, смотрим и слушаем «Концерт Толстого для Соловьева с экраном»?
— При всем несовершенстве нашей интерпретации, хочу чтобы картину посмотрели как можно больше зрителей. По нынешним временам даже думать об этом страшно. «Ну, как там первый уик-энд? Не пошел народ? Давайте считать бокс-оффис» У картины другой потенциал. Как у филармонического концерта - особый зритель. Глупо сравнивать число билетов на Баренбойма с посещениями выступлений Наташи Королевой.
Что касается внутренней связи двух фильмов - это моя личная связь. Внутренняя потребность снять одновременно «Анну» и «Ассу». С этого «перекрестка» мы с вами и начали разговор. С одной стороны я – человек культуры (возможно оттого, что в Питере прошла юность). С другой – не хочется закрываться в башне из слоновой кости, рассматривать старинные раритеты, заткнув уши. Это сочетание - внутренний сюжет моей жизни. Мне важно было выяснить отношения «Ассы второй» с «Ассой первой» и «Ассы второй» с «Анной Карениной». Этот «монтаж» в приглашении для съемок в «2-Ассу-2» Башмета и Шнурова, в соединении скульптур Анны и Цоя. После концерта Бори Гребенщикова меня тянет перечитать «Анну Каренину». Все время пытаюсь обнаружить эту внутреннюю сцепку. Вы говорите «стык времен»? Я бы сказал – преображение…
Беседовала
Лариса Малюкова
http://www.novayagazeta.ru
