После 30 лет молчания известный режиссер Андрей Смирнов снимает эпическое кино о грандиозном крестьянском восстании XX века. Репортаж со съемочной площадки
Два обстоятельства превращают обычную кинематографическую новость в событие.
Первое. Признанный мастер, автор «Ангела», «Белорусского вокзала», «Осени», не снимал 30 лет. Второе. Судьба русского крестьянства, ввергнутого в водоворот Гражданской войны, история Тамбовского восстания так и остались неосмысленным уроком истории.
Итак, в Тамбов, в Тамбов.
Там, в 20-х, простирается трагическая история любви простой тамбовской бабы, неуместная и возвышенная — на фоне чудовищной катастрофы, неохватного террора, оккупационного режима реввоенсоветов и массовых казней крестьян…
Сегодня 38-й съемочный день из 103 запланированных. Репетируют одну из последних сцен — «На хуторе». Героиню фильма Варвару вместе с детьми и чахлым скарбом местный мужичонка Игнаха и суровый красноармеец грузят на телегу, отправляют в Архангельскую губернию… «Г-губернию… Слышишь это «г»? Еще мягче! В этих местах «тикают», то есть «говорять» и «соображають»: речь плавная…» Оля Юкечева репетирует с красноармейцем — артистом областного Мичуринского театра. Оля лучше всех «слышит» говоры, она — диалектолог, музруководитель ансамбля Покровского.
Вход антоновцев в село уже сняли. Андрей Смирнов в штабном вагончике показывает мне материал. Вдоль плетней в село движутся ряды конников, тачанки, повозки, пешие. Впереди конницы Антонов — Дмитрий Муляр, невысокий, скуластый. Рядом — сподвижники Ишин и Плужников. Юрий Шевчук играет агитатора Ишина, помощника и идеолога мятежного Антонова. На нем лихо заломленная меховая папаха, он затягивает: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя. Ты вся горишь в огне…»
«Трансвааль» звучит чуть ли не со всех мобильников многочисленной съемочной группы. Тут же звонок от Шевчука — музыкант просит разрешения включить запись «Трансвааля» в новый диск. Смирнов с видимым удовольствием соглашается, он вообще считает, что Шевчук — украшение картины.
Спрашиваю про костюмы. Художник Людмила Гаинцева с гордостью сообщает, что в фильме все создано-сшито по старым фотографиям, картинкам. Платки, платья — все набивалось вручную. Листаю толстенный «костюмный сценарий», каждая страница проиллюстрирована фотопортретами уже «разодетых» персонажей. Задаю режиссеру обидный вопрос: «А не выйдет ли в результате «краеведческий музей?»
Отвечает неласково: «Сама увидишь».
Готовят сцену. В телегу складывают Варварино горе-имущество: мешки, ведро, самовар, ухваты… На Варвару надевают бархатную вытертую кофту, ноги обвязывают онучами, надевают старинные коты с суконной оторочкой. Художник настаивает: «Никаких лаптей. 21-й год на дворе…»
Режиссер настраивает актеров: «Дождь — который день стеной. Надоело. Устали…» Дождя нет и в помине, жара под 30. Смирнов за весь день не присаживается ни на минуту. Группу кормит походная кухня, режиссер категорически отказывается от обеда: «Слишком жарко. И потом, на сытый желудок трудно работать».
Одномоментно он оказывается всюду. Руководит «упаковкой» телеги. Проходит с оператором со стадикамом подробно всю сцену. Репетирует с актерами. В стороне разговаривает с Дашей Екамасовой, которой выпало счастье-испытание сыграть Варвару. Режиссер едва слышно увещевает актрису: «Идешь тяжело. Ничего играть не надо. Внутренняя статика. Мертвая. Детей от дождя укрываешь автоматически, не смотришь на них. Как заведенная…»
Пока режиссер носится вокруг телеги, прячемся с Дашей от зноя в тени дерева. Даша училась у Пороховщикова. Мечтала попасть к Фоменко. Прослушивание не прошла. Больше всего расстроила реакция Галины Тюниной: «Она ж моя любимая актриса. А смотрела сквозь меня…» Потом были два месяца проб у Смирнова. «Изо дня в день с разными партнерами…» С партнерами Даше сильно повезло. В роли возлюбленного ею крепкого, сумрачного мужика Лебеды — Алексей Серебряков.
У Даши необыкновенное, несовременное лицо, широко расставленные окошки светлых глаз. Она настраивается на последнюю игровую сцену. После кошмара расстрела односельчан, потери любимого — в ней все умерло. Как это сыграть? Прощание с домом, с коровой… Варвара должна припасть к ней, замереть в прощальном объятии. Сейчас корову из оврага тащат на веревке двое мужиков. Сверху видно, как она вырывается… Даша бежит за печеньем — ей надо дружить с коровой.
Выстраивают мизансцену. За сараем виден остов дома Варвары. Дом пожгли еще раньше, односельчане — чтобы зажиточные не выделялись. В многосложном кадре: корова, лошадь, запряженная в телегу. В телеге двое детей, усаженных поверх скарба.
Двухгодовалый Костя не хочет сидеть в телеге. Начинает реветь. Каждый дубль с новой силой. Его сестра по фильму восьмилетняя Палашка — уже приноровилась. Ведет себя как заправская актриса. Палашку сыграла московская школьница Маша. Нос Маши усыпан веснушками и вне съемки украшен фирменными очками. Мама по секрету признается, что очки с простыми стеклами: «Вообразила, что очки ей жутко идут». В перерывах съемки Маша заставляет маму напевать танец маленьких лебедей. Маша изображает балерину. На подтанцовках у нее — трехлетняя малышка, взирающая на Машу с обожанием. Малышка играет Палашку «в младенчестве». Сейчас обе Палашки — восьми и трех лет — пляшут, держась за руки. Такое увидишь только в кино.
Красноармеец — актер из Мичуринского театра — все время сбивается, вместо «Архан¬гельскую» говорит «Астраханскую». Смирнов подскакивает к нему: «Ты что? Волнуешься? Может, ружье мешает?»
Проба ветродуя. Огромный вентилятор дымит и трещит, как вертолет. Механики рьяно его выправляют.
Проба дождя. Для него вокруг площадки выстроились эмчээсовские машины, наполненные водой. Из них дождь и ливанет. И дальше будет лить стеной…
Режиссер, чисто Создатель, дает команду: «Ветер! Дождь! Начали!».
Начинается… Дождь льет как из ведра, в последний момент успеваем набросить на Смирнова плащ. Все равно после четвертого дубля он совершенно мокрый. Зато маленький Костя, укрытый в телеге одеялом, от шума ливня замолкает.
Солнце прячется, становится прохладно. Андрей оборачивается: «Ну что, видела? Не как в краеведческом музее? Ты хоть не вымокла? Вот так и живем. Сняли кадр. А таких 900…»
Я видела. Сегодня в российском кино подобным скрупулезным образом работают единицы.
…После актерской сцены снимали бузину под дождем. Бузина плакала красными капельками ягод по пропащей Варваре и ее растерзанной судьбе.
Режиссер Андрей Смирнов: Это кино не проповедь. Всего лишь мой взгляд на Россию
С Андреем Смирновым разговариваем здесь же, сидя на пригорке, откуда просматривается вся площадка.
— Сценарий мощнейший. Эпическая история, хроникальная достоверность, сплавленная с фантастикой и поэзией. Знаю, что почти 10 лет потратил ты на сбор материала и сочинительство. Архивные документы, поездки в дальние тамбовские села, записи рассказов старожилов. Думаю, сегодня знаний исследователя Андрея Смирнова о перипетиях той самой тамбовской войны хватило бы на докторскую диссертацию. Но знания эти не выпячиваются, они пережиты, вплетены в ткань живой человеческой истории. Так что же было первоначальным? Слово? Литературное произведение? Или это давняя идея?
— Не поверишь, 21 год…
— 1987-й? Но был какой-то импульс, интерес к теме Гражданской войны? Не могу не вспомнить твоего черно-белого «Ангела» по рассказу Олеши из альманаха «Начало неведомого века», посвященного трагедии Гражданской войны.
— «Ангела» я снял в 26 лет. И материал меня затянул… Все это как-то дремало во мне. Ты же знаешь, я ушел не из кино: из режиссуры. Снимался, писал сценарии. Тогда, в 1987-м, я еще работал в качестве исполняющего обязанности первого секретаря в Союзе кинематографистов, первым из общественных организаций высказавшимся за отмену цензуры. Арестованные фильмы покидали «полку». Помню, вскочил среди ночи и записал: «Не худо бы сделать фильм о тамбовском восстании». С тех пор прошло больше 20 лет. Но уже в 90-е я начал собирать материалы, читать, встречаться…
— Насколько Лесков повлиял на сюжет?
— У него есть замечательный рассказ «Житие одной бабы». Мое название сознательно рифмуется с этим рассказом. Но ничего общего в сюжете нет. Это абсолютно оригинальная история. Когда издам сценарий, там будет список из 12 писателей, которых упоминаю, у которых заимствованы мотивы. Чехов, Шмелев, Ремезов… Или фраза из дневника Чуковского. Или стихира о Китеже, что поют в нашей картине на богомолье — она у Горького записана.
— А твой любимый Бунин?
— Безусловно, язык тамбовских героев близок к языку елецких персонажей Бунина. Время-то одно и то же. Первым будет стоять имя Бунина. У него заимствованы некоторые мотивы, интонации. Из «Голого года» Пильняка взята, но переосмыслена целая сцена. Так что при оригинальном сюжете ряд мотивов черпался из произведений русских писателей.
— Ты с самого начала задумал стержнем этой истории сделать женщину. Страдательную сторону войны и воинственности…
— Нет, я начинал с самой истории тамбовского восстания и его подавления. Но, погружаясь в материал, делал открытия для самого себя. Ведь образ народа-раба, не только на Западе, но и в нашем сознании укоренен: ну да, мы — вечные холуи. Но сопротивление советской власти было яростным, повсеместным. Уже в феврале 1918-го в сводках только что созданной ЧК упоминается, что только по шести губерниям, взятым под власть Совнаркома, вспыхнуло более чем 400 вооруженных выступлений крестьян. Деревня встретила советскую власть таким единодушным отпором, что породила страх в воспаленном уме Ленина, ненавидевшего Россию всей душой. Два сословия он ненавидел особенно люто: крестьянство и духовенство. Не капиталисты-помещики, а именно они сильнее всех и пострадали в ходе революции.
Я начал в это вникать… Развернулась страшная картина… 83% российского населения в 1918 году по переписи считалось крестьянами. А если учесть, что из оставшихся 17%, трудно сказать точно, но не менее 10% числились рабочими… А кто такие рабочие? С ноября по май, скажем, он работал на Путиловском заводе. А в мае уходил в деревню. Сначала пахать и сеять, потом — сенокос, потом — уборка. И пока молотьба не пройдет… Где-то после Покрова возвращался в город.
Русская ментальность — она может нравиться или не нравиться, но она и создала великую русскую литературу XIX века, культурный взрыв на рубеже XIX и ХХ веков во всех областях культуры. Все это базируется, конечно, на воспитанном за тысячелетия особом взгляде на мир, жизнь, отношения человека с Богом и природой. И взращено все это на базе крестьянского образа жизни и православных идей. Именно сюда и был с невероятной точностью и жестокостью нанесен удар. Погибла целая цивилизация. Ее уж не восстановить. Никогда. Погружаясь в материал, я понял, что передать все, что было содеяно, невозможно. Это кровавая драма… И люди ходят в кино не за тем, чтобы потом повеситься. Прошел, наверное, год плотной работы, пока я не допер, что нужна героиня, баба. Мужики воюют. А весь слом жизни через кого? Конечно, через бабу, хранительницу очага, мать, сестру…
— Поэтому и зовут ее Варварой, в честь мученицы?
— Имя, конечно, выбрано не случайно. Варвара по-гречески значит «чужая». Чуже¬странка. Ее, когда она появляется в деревне, сразу и воспринимают как чужую. Эта проблема отношения к ближнему как к врагу — первостепенна. Насколько мы, православные христиане, выполняем главную заповедь Христа: «Возлюби ближнего как самого себя». Мы размышляем об отношении человека к человеку в России: как до революции, так и после.
— Ну хорошо, ты говоришь о том, как отважно и бесстрашно крестьянство оказывало сопротивление большевикам. Но, с другой стороны, в том же сценарии есть и другие портретные зарисовки народа, который пьет, ворует… «Такой лютости, как у нашего брата, ни в какой земле не видать». Батюшка говорит, что особо лютуют бабы, жалости не ведают…
— Он же и продолжает: «Но где ж другого взять…», говорит, что возненавидел их, а потом, когда хотели храм закрыть, те же бабы стеной и встали.
— Есть еще слова героя Серебрякова Лебеды: «Он, Бог-то, вроде все сделал по уму: твердь, и злаки, и скоты. А человек у него неладно вышел. Уморился на шестой день Господь…»
— Да, это моя фраза. Мы ж привыкли все красить в черное и белое. В этой картине не должно быть ни сахарной идеализации народа, ни скандальных разоблачений. Есть плюсы… и минусы. Но главное, мне кажется, что в картине есть такая любовь к России… Не фанфары патриотов. Любовь — как синоним боли. Не говоря о том, что визуальный ряд фильма основан на полотнах товарищества передвижных художников. Сам кадр диктует стиль, напоминая о Мясоедове, Перове, Маковском, Соломаткине.
Понимаешь, это кино — не проповедь. Всего лишь мой взгляд на Россию. Русскую историю. Во многом основанный на представлениях русской классической литературы. Но сформированный самой жизнью. Я уже старый человек. Проповедями я не занимаюсь.
— Скажу честно, меня в сценарии поразило сочетание поэтичности и жестокости.
— Если почитать Золя, например. Да? «Зем¬лю», «Человека-зверя», «Жерминаль» — там тоже портрет французской нации не слишком лицеприятный. Или взять деревенские рассказы Чехова. «В овраге», повесть «Три года» или «Мужики» — портрет жесткий, до которого мне далеко. Одно могу утверждать: уровень жестокости в моем сценарии много ниже, чем ужасы реалий времен Гражданской войны и последующих лет. Только по официальным данным, в 1929—1931 годах при проведении коллективизации переселено 5 миллионов крестьянских семейств! Вдумайся, что это такое! Крестьянская семья многочисленна. Во время нэпа успела сильно подняться, забогатели люди. Бабы рожали. Ну никак не меньше пяти-шести в каждом доме. Примерно 30 миллионов лучших работников, основа нации, на которой она держалась, была надорвана, разрушена, размята.
— Но эта невиданная ожесточенность против соотечественников. Откуда она взялась? На деревню обрушили громаду репрессий. В дело вступила регулярная Красная армия: артиллерия, бронетехника. Была проведена первая газовая атака! Для сочувствующих создавались трудовые лагеря — предтеча ГУЛАГа. В Тамбовской области уничтожено почти две трети населения. Это же не самому Тухачевскому, руководившему широкомасштабной операцией, пришло в голову…
— Ленину это пришло в голову. Тухачевского назначили. И начался настоящий геноцид. Три года они не могли справиться с восстанием. После неурожая 1920-го на деревню пошли продотряды. Здесь продразверсткой были назначены немыслимые цифры, чуть не в 12 миллионов пудов. Что это значило для крестьян? На самом богатом в мире черноземе, плодороднейшей почве люди жрали лебеду, кору, подыхали от голода. И первые концлагеря — они же описаны Солженицыным в истории ГУЛАГа — здесь. Когда пришел Тухачевский со своими отборными полками, первое, что они начали делать, строить концлагеря. В Тамбове было, точно не помню, четыре или пять концлагерей. Сохранились рапорты начальника одного из них, который пишет: «Все под открытым небом, поэтому страшная смертность детей. В день умирает 60 детишек».
— Но есть в фильме и тема самой Гражданской войны, которая была искусственно спровоцирована, или готовность к ней онтологически присуща соотечественникам?
— Да, Россия была в 1917 году бесконечно уставшей от войны. И если б царь пошел на сепаратный мир, никакой революции не было бы… И такого разгула насилия, жестокости. Человеческая жизнь не стоила ни полушки. В страшные зимы 1918 — 1920-х вымирали миллионами. Первыми гибли дети, старики. Прошло почти 100 лет. Но по-прежнему сельский человек не слишком ценит человеческую жизнь: свою и чужую. Корни оттуда…
— В сценарии присутствует и фантастика, причем основанная на фольклоре, древних верованиях.
— Это русские легенды, в том числе легенда о Китеже. События, в ней описанные, произошли примерно в XIII веке. А рукопись, которую я цитирую, была популярна у раскольников, рукопись XVIII века. Тут я ничего не придумывал.
— А другая сторона фантастики? В духе Островского, у него в «Грозе» поезд — ипостась дьявольского. У тебя говорят про бабу, родившую черта от коммуниста. Про Ленина, которого давно подменили…
— Все подлинное. История про черта распространена была во Пскове — описана Чуковским. А «подмененный Ленин» — из записи Бунина. Все собрано по крупицам. Например, Лебеда, которого играет Леша Серебряков, ходит в форме австрийского солдата. Это взято из мемуаров. Там сказано, что в 1919-м из австрийского плена в деревню возвращались крестьяне, естественно, в австрийском обмундировании. На все в фильме есть основания: документы, мемуары, фото. Все это непридуманные вещи.
— В эпицентре кошмара войны — мощная история любви, высвечивающая на черном фоне громадной трагедии красоту, которая могла бы быть…
— История любви — нелепой, страстной и очень русской — единственное, что делает эту драму человечной, возможной для изображения в искусстве.
— Фантастический потоп в финале ассоциируется не только с Китежем, но и с библейскими темами…
— Естественно, этих ассоциаций не избежать. Но мне важнее образ Китежа. Ведь о Китеже существуют две легенды. Одна рукопись рассказывает, как князь Георгий Всеволодович, спасаясь от татар, заперся в городке Малый Китеж. Господь из сочувствия к русским погрузил город в озеро. И живут там, молятся, спасаясь от неверных. Другая легенда, которую я цитирую, говорит о том, что Господь погрузил в озеры город за грехи наши, и, покуда мы не покаемся, даже тропы к нему не сыскать. Тема покаяния за грехи для меня существеннее.
— Вечные сюжеты Потопа и Китежа — не конечны, имеют надежду…
— Они — открытые. Если б финал моей картины был реалистическим, чем все кончилось бы для моей героини? После этого кадра, который сегодня снимаем? Телега уезжает с одинокой бабой и детьми в Архангельскую губернию. Все. Тупик. Потоп дает образ Божьего участия в судьбе и надежды на возможное очищение от грехов. А главный наш грех — отношение к ближнему, на которого наплевать не только власти, но всем нам…
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»
Два обстоятельства превращают обычную кинематографическую новость в событие.
Первое. Признанный мастер, автор «Ангела», «Белорусского вокзала», «Осени», не снимал 30 лет. Второе. Судьба русского крестьянства, ввергнутого в водоворот Гражданской войны, история Тамбовского восстания так и остались неосмысленным уроком истории.
Итак, в Тамбов, в Тамбов.
Там, в 20-х, простирается трагическая история любви простой тамбовской бабы, неуместная и возвышенная — на фоне чудовищной катастрофы, неохватного террора, оккупационного режима реввоенсоветов и массовых казней крестьян…
Сегодня 38-й съемочный день из 103 запланированных. Репетируют одну из последних сцен — «На хуторе». Героиню фильма Варвару вместе с детьми и чахлым скарбом местный мужичонка Игнаха и суровый красноармеец грузят на телегу, отправляют в Архангельскую губернию… «Г-губернию… Слышишь это «г»? Еще мягче! В этих местах «тикают», то есть «говорять» и «соображають»: речь плавная…» Оля Юкечева репетирует с красноармейцем — артистом областного Мичуринского театра. Оля лучше всех «слышит» говоры, она — диалектолог, музруководитель ансамбля Покровского.
Вход антоновцев в село уже сняли. Андрей Смирнов в штабном вагончике показывает мне материал. Вдоль плетней в село движутся ряды конников, тачанки, повозки, пешие. Впереди конницы Антонов — Дмитрий Муляр, невысокий, скуластый. Рядом — сподвижники Ишин и Плужников. Юрий Шевчук играет агитатора Ишина, помощника и идеолога мятежного Антонова. На нем лихо заломленная меховая папаха, он затягивает: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя. Ты вся горишь в огне…»
«Трансвааль» звучит чуть ли не со всех мобильников многочисленной съемочной группы. Тут же звонок от Шевчука — музыкант просит разрешения включить запись «Трансвааля» в новый диск. Смирнов с видимым удовольствием соглашается, он вообще считает, что Шевчук — украшение картины.
Спрашиваю про костюмы. Художник Людмила Гаинцева с гордостью сообщает, что в фильме все создано-сшито по старым фотографиям, картинкам. Платки, платья — все набивалось вручную. Листаю толстенный «костюмный сценарий», каждая страница проиллюстрирована фотопортретами уже «разодетых» персонажей. Задаю режиссеру обидный вопрос: «А не выйдет ли в результате «краеведческий музей?»
Отвечает неласково: «Сама увидишь».
Готовят сцену. В телегу складывают Варварино горе-имущество: мешки, ведро, самовар, ухваты… На Варвару надевают бархатную вытертую кофту, ноги обвязывают онучами, надевают старинные коты с суконной оторочкой. Художник настаивает: «Никаких лаптей. 21-й год на дворе…»
Режиссер настраивает актеров: «Дождь — который день стеной. Надоело. Устали…» Дождя нет и в помине, жара под 30. Смирнов за весь день не присаживается ни на минуту. Группу кормит походная кухня, режиссер категорически отказывается от обеда: «Слишком жарко. И потом, на сытый желудок трудно работать».
Одномоментно он оказывается всюду. Руководит «упаковкой» телеги. Проходит с оператором со стадикамом подробно всю сцену. Репетирует с актерами. В стороне разговаривает с Дашей Екамасовой, которой выпало счастье-испытание сыграть Варвару. Режиссер едва слышно увещевает актрису: «Идешь тяжело. Ничего играть не надо. Внутренняя статика. Мертвая. Детей от дождя укрываешь автоматически, не смотришь на них. Как заведенная…»
Пока режиссер носится вокруг телеги, прячемся с Дашей от зноя в тени дерева. Даша училась у Пороховщикова. Мечтала попасть к Фоменко. Прослушивание не прошла. Больше всего расстроила реакция Галины Тюниной: «Она ж моя любимая актриса. А смотрела сквозь меня…» Потом были два месяца проб у Смирнова. «Изо дня в день с разными партнерами…» С партнерами Даше сильно повезло. В роли возлюбленного ею крепкого, сумрачного мужика Лебеды — Алексей Серебряков.
У Даши необыкновенное, несовременное лицо, широко расставленные окошки светлых глаз. Она настраивается на последнюю игровую сцену. После кошмара расстрела односельчан, потери любимого — в ней все умерло. Как это сыграть? Прощание с домом, с коровой… Варвара должна припасть к ней, замереть в прощальном объятии. Сейчас корову из оврага тащат на веревке двое мужиков. Сверху видно, как она вырывается… Даша бежит за печеньем — ей надо дружить с коровой.
Выстраивают мизансцену. За сараем виден остов дома Варвары. Дом пожгли еще раньше, односельчане — чтобы зажиточные не выделялись. В многосложном кадре: корова, лошадь, запряженная в телегу. В телеге двое детей, усаженных поверх скарба.
Двухгодовалый Костя не хочет сидеть в телеге. Начинает реветь. Каждый дубль с новой силой. Его сестра по фильму восьмилетняя Палашка — уже приноровилась. Ведет себя как заправская актриса. Палашку сыграла московская школьница Маша. Нос Маши усыпан веснушками и вне съемки украшен фирменными очками. Мама по секрету признается, что очки с простыми стеклами: «Вообразила, что очки ей жутко идут». В перерывах съемки Маша заставляет маму напевать танец маленьких лебедей. Маша изображает балерину. На подтанцовках у нее — трехлетняя малышка, взирающая на Машу с обожанием. Малышка играет Палашку «в младенчестве». Сейчас обе Палашки — восьми и трех лет — пляшут, держась за руки. Такое увидишь только в кино.
Красноармеец — актер из Мичуринского театра — все время сбивается, вместо «Архан¬гельскую» говорит «Астраханскую». Смирнов подскакивает к нему: «Ты что? Волнуешься? Может, ружье мешает?»
Проба ветродуя. Огромный вентилятор дымит и трещит, как вертолет. Механики рьяно его выправляют.
Проба дождя. Для него вокруг площадки выстроились эмчээсовские машины, наполненные водой. Из них дождь и ливанет. И дальше будет лить стеной…
Режиссер, чисто Создатель, дает команду: «Ветер! Дождь! Начали!».
Начинается… Дождь льет как из ведра, в последний момент успеваем набросить на Смирнова плащ. Все равно после четвертого дубля он совершенно мокрый. Зато маленький Костя, укрытый в телеге одеялом, от шума ливня замолкает.
Солнце прячется, становится прохладно. Андрей оборачивается: «Ну что, видела? Не как в краеведческом музее? Ты хоть не вымокла? Вот так и живем. Сняли кадр. А таких 900…»
Я видела. Сегодня в российском кино подобным скрупулезным образом работают единицы.
…После актерской сцены снимали бузину под дождем. Бузина плакала красными капельками ягод по пропащей Варваре и ее растерзанной судьбе.
Режиссер Андрей Смирнов: Это кино не проповедь. Всего лишь мой взгляд на Россию
С Андреем Смирновым разговариваем здесь же, сидя на пригорке, откуда просматривается вся площадка.
— Сценарий мощнейший. Эпическая история, хроникальная достоверность, сплавленная с фантастикой и поэзией. Знаю, что почти 10 лет потратил ты на сбор материала и сочинительство. Архивные документы, поездки в дальние тамбовские села, записи рассказов старожилов. Думаю, сегодня знаний исследователя Андрея Смирнова о перипетиях той самой тамбовской войны хватило бы на докторскую диссертацию. Но знания эти не выпячиваются, они пережиты, вплетены в ткань живой человеческой истории. Так что же было первоначальным? Слово? Литературное произведение? Или это давняя идея?
— Не поверишь, 21 год…
— 1987-й? Но был какой-то импульс, интерес к теме Гражданской войны? Не могу не вспомнить твоего черно-белого «Ангела» по рассказу Олеши из альманаха «Начало неведомого века», посвященного трагедии Гражданской войны.
— «Ангела» я снял в 26 лет. И материал меня затянул… Все это как-то дремало во мне. Ты же знаешь, я ушел не из кино: из режиссуры. Снимался, писал сценарии. Тогда, в 1987-м, я еще работал в качестве исполняющего обязанности первого секретаря в Союзе кинематографистов, первым из общественных организаций высказавшимся за отмену цензуры. Арестованные фильмы покидали «полку». Помню, вскочил среди ночи и записал: «Не худо бы сделать фильм о тамбовском восстании». С тех пор прошло больше 20 лет. Но уже в 90-е я начал собирать материалы, читать, встречаться…
— Насколько Лесков повлиял на сюжет?
— У него есть замечательный рассказ «Житие одной бабы». Мое название сознательно рифмуется с этим рассказом. Но ничего общего в сюжете нет. Это абсолютно оригинальная история. Когда издам сценарий, там будет список из 12 писателей, которых упоминаю, у которых заимствованы мотивы. Чехов, Шмелев, Ремезов… Или фраза из дневника Чуковского. Или стихира о Китеже, что поют в нашей картине на богомолье — она у Горького записана.
— А твой любимый Бунин?
— Безусловно, язык тамбовских героев близок к языку елецких персонажей Бунина. Время-то одно и то же. Первым будет стоять имя Бунина. У него заимствованы некоторые мотивы, интонации. Из «Голого года» Пильняка взята, но переосмыслена целая сцена. Так что при оригинальном сюжете ряд мотивов черпался из произведений русских писателей.
— Ты с самого начала задумал стержнем этой истории сделать женщину. Страдательную сторону войны и воинственности…
— Нет, я начинал с самой истории тамбовского восстания и его подавления. Но, погружаясь в материал, делал открытия для самого себя. Ведь образ народа-раба, не только на Западе, но и в нашем сознании укоренен: ну да, мы — вечные холуи. Но сопротивление советской власти было яростным, повсеместным. Уже в феврале 1918-го в сводках только что созданной ЧК упоминается, что только по шести губерниям, взятым под власть Совнаркома, вспыхнуло более чем 400 вооруженных выступлений крестьян. Деревня встретила советскую власть таким единодушным отпором, что породила страх в воспаленном уме Ленина, ненавидевшего Россию всей душой. Два сословия он ненавидел особенно люто: крестьянство и духовенство. Не капиталисты-помещики, а именно они сильнее всех и пострадали в ходе революции.
Я начал в это вникать… Развернулась страшная картина… 83% российского населения в 1918 году по переписи считалось крестьянами. А если учесть, что из оставшихся 17%, трудно сказать точно, но не менее 10% числились рабочими… А кто такие рабочие? С ноября по май, скажем, он работал на Путиловском заводе. А в мае уходил в деревню. Сначала пахать и сеять, потом — сенокос, потом — уборка. И пока молотьба не пройдет… Где-то после Покрова возвращался в город.
Русская ментальность — она может нравиться или не нравиться, но она и создала великую русскую литературу XIX века, культурный взрыв на рубеже XIX и ХХ веков во всех областях культуры. Все это базируется, конечно, на воспитанном за тысячелетия особом взгляде на мир, жизнь, отношения человека с Богом и природой. И взращено все это на базе крестьянского образа жизни и православных идей. Именно сюда и был с невероятной точностью и жестокостью нанесен удар. Погибла целая цивилизация. Ее уж не восстановить. Никогда. Погружаясь в материал, я понял, что передать все, что было содеяно, невозможно. Это кровавая драма… И люди ходят в кино не за тем, чтобы потом повеситься. Прошел, наверное, год плотной работы, пока я не допер, что нужна героиня, баба. Мужики воюют. А весь слом жизни через кого? Конечно, через бабу, хранительницу очага, мать, сестру…
— Поэтому и зовут ее Варварой, в честь мученицы?
— Имя, конечно, выбрано не случайно. Варвара по-гречески значит «чужая». Чуже¬странка. Ее, когда она появляется в деревне, сразу и воспринимают как чужую. Эта проблема отношения к ближнему как к врагу — первостепенна. Насколько мы, православные христиане, выполняем главную заповедь Христа: «Возлюби ближнего как самого себя». Мы размышляем об отношении человека к человеку в России: как до революции, так и после.
— Ну хорошо, ты говоришь о том, как отважно и бесстрашно крестьянство оказывало сопротивление большевикам. Но, с другой стороны, в том же сценарии есть и другие портретные зарисовки народа, который пьет, ворует… «Такой лютости, как у нашего брата, ни в какой земле не видать». Батюшка говорит, что особо лютуют бабы, жалости не ведают…
— Он же и продолжает: «Но где ж другого взять…», говорит, что возненавидел их, а потом, когда хотели храм закрыть, те же бабы стеной и встали.
— Есть еще слова героя Серебрякова Лебеды: «Он, Бог-то, вроде все сделал по уму: твердь, и злаки, и скоты. А человек у него неладно вышел. Уморился на шестой день Господь…»
— Да, это моя фраза. Мы ж привыкли все красить в черное и белое. В этой картине не должно быть ни сахарной идеализации народа, ни скандальных разоблачений. Есть плюсы… и минусы. Но главное, мне кажется, что в картине есть такая любовь к России… Не фанфары патриотов. Любовь — как синоним боли. Не говоря о том, что визуальный ряд фильма основан на полотнах товарищества передвижных художников. Сам кадр диктует стиль, напоминая о Мясоедове, Перове, Маковском, Соломаткине.
Понимаешь, это кино — не проповедь. Всего лишь мой взгляд на Россию. Русскую историю. Во многом основанный на представлениях русской классической литературы. Но сформированный самой жизнью. Я уже старый человек. Проповедями я не занимаюсь.
— Скажу честно, меня в сценарии поразило сочетание поэтичности и жестокости.
— Если почитать Золя, например. Да? «Зем¬лю», «Человека-зверя», «Жерминаль» — там тоже портрет французской нации не слишком лицеприятный. Или взять деревенские рассказы Чехова. «В овраге», повесть «Три года» или «Мужики» — портрет жесткий, до которого мне далеко. Одно могу утверждать: уровень жестокости в моем сценарии много ниже, чем ужасы реалий времен Гражданской войны и последующих лет. Только по официальным данным, в 1929—1931 годах при проведении коллективизации переселено 5 миллионов крестьянских семейств! Вдумайся, что это такое! Крестьянская семья многочисленна. Во время нэпа успела сильно подняться, забогатели люди. Бабы рожали. Ну никак не меньше пяти-шести в каждом доме. Примерно 30 миллионов лучших работников, основа нации, на которой она держалась, была надорвана, разрушена, размята.
— Но эта невиданная ожесточенность против соотечественников. Откуда она взялась? На деревню обрушили громаду репрессий. В дело вступила регулярная Красная армия: артиллерия, бронетехника. Была проведена первая газовая атака! Для сочувствующих создавались трудовые лагеря — предтеча ГУЛАГа. В Тамбовской области уничтожено почти две трети населения. Это же не самому Тухачевскому, руководившему широкомасштабной операцией, пришло в голову…
— Ленину это пришло в голову. Тухачевского назначили. И начался настоящий геноцид. Три года они не могли справиться с восстанием. После неурожая 1920-го на деревню пошли продотряды. Здесь продразверсткой были назначены немыслимые цифры, чуть не в 12 миллионов пудов. Что это значило для крестьян? На самом богатом в мире черноземе, плодороднейшей почве люди жрали лебеду, кору, подыхали от голода. И первые концлагеря — они же описаны Солженицыным в истории ГУЛАГа — здесь. Когда пришел Тухачевский со своими отборными полками, первое, что они начали делать, строить концлагеря. В Тамбове было, точно не помню, четыре или пять концлагерей. Сохранились рапорты начальника одного из них, который пишет: «Все под открытым небом, поэтому страшная смертность детей. В день умирает 60 детишек».
— Но есть в фильме и тема самой Гражданской войны, которая была искусственно спровоцирована, или готовность к ней онтологически присуща соотечественникам?
— Да, Россия была в 1917 году бесконечно уставшей от войны. И если б царь пошел на сепаратный мир, никакой революции не было бы… И такого разгула насилия, жестокости. Человеческая жизнь не стоила ни полушки. В страшные зимы 1918 — 1920-х вымирали миллионами. Первыми гибли дети, старики. Прошло почти 100 лет. Но по-прежнему сельский человек не слишком ценит человеческую жизнь: свою и чужую. Корни оттуда…
— В сценарии присутствует и фантастика, причем основанная на фольклоре, древних верованиях.
— Это русские легенды, в том числе легенда о Китеже. События, в ней описанные, произошли примерно в XIII веке. А рукопись, которую я цитирую, была популярна у раскольников, рукопись XVIII века. Тут я ничего не придумывал.
— А другая сторона фантастики? В духе Островского, у него в «Грозе» поезд — ипостась дьявольского. У тебя говорят про бабу, родившую черта от коммуниста. Про Ленина, которого давно подменили…
— Все подлинное. История про черта распространена была во Пскове — описана Чуковским. А «подмененный Ленин» — из записи Бунина. Все собрано по крупицам. Например, Лебеда, которого играет Леша Серебряков, ходит в форме австрийского солдата. Это взято из мемуаров. Там сказано, что в 1919-м из австрийского плена в деревню возвращались крестьяне, естественно, в австрийском обмундировании. На все в фильме есть основания: документы, мемуары, фото. Все это непридуманные вещи.
— В эпицентре кошмара войны — мощная история любви, высвечивающая на черном фоне громадной трагедии красоту, которая могла бы быть…
— История любви — нелепой, страстной и очень русской — единственное, что делает эту драму человечной, возможной для изображения в искусстве.
— Фантастический потоп в финале ассоциируется не только с Китежем, но и с библейскими темами…
— Естественно, этих ассоциаций не избежать. Но мне важнее образ Китежа. Ведь о Китеже существуют две легенды. Одна рукопись рассказывает, как князь Георгий Всеволодович, спасаясь от татар, заперся в городке Малый Китеж. Господь из сочувствия к русским погрузил город в озеро. И живут там, молятся, спасаясь от неверных. Другая легенда, которую я цитирую, говорит о том, что Господь погрузил в озеры город за грехи наши, и, покуда мы не покаемся, даже тропы к нему не сыскать. Тема покаяния за грехи для меня существеннее.
— Вечные сюжеты Потопа и Китежа — не конечны, имеют надежду…
— Они — открытые. Если б финал моей картины был реалистическим, чем все кончилось бы для моей героини? После этого кадра, который сегодня снимаем? Телега уезжает с одинокой бабой и детьми в Архангельскую губернию. Все. Тупик. Потоп дает образ Божьего участия в судьбе и надежды на возможное очищение от грехов. А главный наш грех — отношение к ближнему, на которого наплевать не только власти, но всем нам…
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»
http://www.novayagazeta.ru
