Детально о кинофильме «Господин Никто»

«Господин Никто» построен на такой же очаровательной игре деталей, как «Амели» Жан−Пьера Жене, но начисто лишен уютной неомещанской морали. «Господин Никто» так же лукаво исследует границы между мечтами и реальностью, как «Вечное сияние чистого разума» Мишеля Гондри, но возводит личную драму маленького человека в ранг вселенского эпоса.

«Господин Никто» так же смело выворачивает наизнанку представления о биографическом жанре, как «Загадочная история Бенджамина Баттона», но обходится без изнурительных клише. «Господин Никто» так же отважно разрушает представления о реальности (экранной и внеэкранной), как «Матрица», но избегает претенциозной псевдофилософии.

Когда 34−летний Немо Никто в промежуточном пространстве сна транса вступает в диалог с самим собой — старым и мудрым, то узнает о человеке, управляющем событиями: его зовут Архитектор. Кто он такой? Неужто Бог? Нет, разъясняет Немо−старик, Архитектор — это девятилетний мальчик на платформе, поставленный перед невозможным выбором. Следует ли из всего вышеизложенного глубокомысленный вывод?

Интервью с Жако Ван Дормелем:

Как писался сценарий, конструкция которого настолько изощренна и непроста?

Я записывал отдельные сцены и эпизоды на карточках, а потом помещал в общую картотеку и перемешивал в свободном порядке. Из сочетаний рождалась финальная версия сценария.

Помните, что было на первой карточке?

Уже нет. (Смеется.) Может, первая давным−давно потерялась. Но ведь и единой идеи в основе фильма тоже не было — идей было очень много, они рождались одна за другой, наслаивались друг на друга. А началось все с короткометражки, которую я снял двадцать пять лет назад — именно там впервые появлялся мой герой: мальчик на перроне, который не знает, кого из родителей ему выбрать. Похоже, я бесконечно повторяюсь… Но та идея не отпускает меня до сих пор. Я убежден, что каждый из нас, совершая выбор, выбирает не из двух возможностей, а из бесконечного множества. Значит, не бывает «правильного» и «неправиль− ного» выбора. Я не знаю, по каким причинам совершаю тот или иной выбор, но когда я его совершаю, могу ли я назвать его

свободным?

Возможно, причины существуют — просто мне они неведомы. Влюбляясь, я выбираю одну женщину из множества, но почему я влюбляюсь именно в нее? Самый важный выбор в жизни, как правило, находится вне зоны нашего контроля. Обычно фильмы дают простые ответы на сложные вопросы. Я хотел бы этого избежать. У меня свои вопросы. Ответов на

них я не нашел и притворяться не хочу.

Какой из многочисленных Господинов Никто ближе Вам самому?

Все они — это я! И в то же время каждый — всего лишь плод воображения. Я, как сценарист, создаю персонажей−призраков, а потом место фантомов занимают реальные люди, актеры.

Персонажи на экране — нечто среднее между созданным мной призраком и плотью актера. Господин Никто — не персонаж, а все персонажи вместе взятые. Такого написать, очевидно, сложнее всего. Или нет? Такого героя создавать забав− нее. Ведь он показывает, как наш опыт влияет на личность, изменяет ее в ту или иную сторону. Работа любого сценариста состоит из бесконечных «Что, если…». Все, что мне недоступно в реальной жизни, я проживаю на бумаге. Но вот как воплотить это перед камерой? Джаред Лито выполнил невероятную работу. Все сыгранные им Господины Никто — разные, они

по−разному дышат и ходят.

Что объединяет их всех?

Все они — ветви одного дерева. У них общие корни. В каждом скрыт ребенок, родители которого расстались. А потом — уже два разных тинейджера: один уехал в Канаду, другой остался в Англии. Из двух тинейджеров рождаются восемь разных

взрослых. Влюбиться, не влюбиться? Соблазниться, не соблазниться?

Сказать правильное слово или неправильное? Быть счастливым или несчастным? Каждая из возможностей скрыта в ребенке.

А Вы сожалеете о каких−либо возможностях, упущенных в жизни?

Нет. Даже самые печальные моменты содержали в себе какую−то внутреннюю красоту, с которой мне не хотелось бы расставаться. Хотя, разнообразные «Что, если…» преследуют меня, как каждого. Особенно в вопросах любви. Однако даже неудачный выбор может привести к неожиданно счастливым последствиям. Запланировать это невозможно. Мой герой страдает из−за того, что его жена находится в перманентной депрессии — но если бы он выбрал другую женщину, у него не родились бы дети, которых он обожает!

Политики не способны объяснить, что такое реальность, а ученые, которых Вы нередко цитируете в «Господине Никто»?

Они тоже не способны, но, по меньшей мере, пытаются. Им хватает на это любопытства, а любопытство — прекрасное ка−

чество. Готовясь к этому фильму, я тесно работал с ученым, лауреатом Нобелевской премии Ильей Пригожиным, который исследовал феномен времени. Он написал массу книг о том, что такое время, — я не понял ни слова ни в одной из них… А перед смертью издал книгу под названием «Конец уверенности», где разоблачил все свои теории и заключил: «Возможно, я ошибался». Потрясающе. Вот это по−настоящему научный подход: сказать «Я ошибался». Я тоже ни в чем не уверен.

То есть Вы сами не знаете, о чем «Господин Никто»?

Понятия не имею. До сих пор задаю себе этот вопрос.

Что такое для Вас «кинематограф Жако Ван Дормеля»?

Три фильма, сделанные одним и тем же человеком, не более того. Я не мог бы сделать их иначе, но анализ мне не по силам. Когда я стану дедушкой, то в один прекрасный вечер, сразу после обеда, усажу внуков на колени и покажу им все три фильма, что я снял. Они спросят: «Что, и это — все, чем ты занимался всю свою жизнь?» А я отвечу: «Да, извините уж».

«Господин Никто» начинается со смерти главного героя. Он лежит в морге, широко раскрыв удивленные голубые глаза, и произносит за кадром: «Что я сделал, чтобы заслужить такое?» Казалось бы, модель задана: теперь непременно возникнет титр «За несколько дней (часов, недель, лет) до того», и ретроспективно мы узнаем, что именно привело Немо к столь удручающему финалу.

Или не узнаем. Путаница настигает зрителя сразу, захлестывает с головой. Одну за другой мы видим взаимоисключающие смерти героя (он тонет в машине, упавшей с моста; выстрелом в голову его убивает гангстер; он погибает в момент взрыва космического корабля), а затем — его самого, уже старцем, весьма дряхлым, но, безусловно, живым.

Жизни, прожитые Немо Никто, складываются в головоломный лабиринт с множеством кончин тупиков, в сад с расходящимися

тропками. Время в этом саду нелинейно, и прямое развитие от причины к следствию, от поступка к финальной смерти, априори невозможно. Скорее, существуют две точки отсчета.

Первая — младенец Немо, обитатель мира не рожденных детей, подозрительно напоминающий рекламу памперсов. Его одного случайно миновали Ангелы Забвения (в роли ангелов две дочери Ван Дормеля), и теперь Немо знает все о своей грядущей судьбе.

Вторая точка — старик−маразматик из далекого будущего, для которого возможное и реальное давно бесповоротно смешалось и слилось. Переходя из гипотетического мира в зримый, мальчик Немо ныряет с головой в нежно−белое молоко, всеобщую плаценту. Умирая, старик Немо развоплощает окружающую действительность до белой пустоты. Между двумя белыми точками — разноцветные возможности. Девятилетний Немо идет домой мимо скамейки, на которой сидят три девочки, будущее в кубе: Джин в желтом платьице, Элиз в синем, Анна в красном. Миг счастья и детства, когда выбор еще можно отложить на потом. Но невинности приходит конец, когда родители Немо расходятся, и мать уезжает на другой континент, навстречу новой судьбе. Немо остается с отцом, который от горя уходит с работы и теряет рассудок. Он — любящий и надежный сын, интроверт, пишущий в стол научно−фантастические романы, безнадежно влюбленный в Элиз — которая, в свою очередь, любит нечуткого мачо Стефана. Он может добиться Элиз, жениться на ней, завести троих детей и терпеть истерические срывы жены, пока та не уйдет из дома, разбив его сердце. Он может махнуть рукой на Элиз, женившись на первой встречной, Джин. Та родит ему детей и будет его любить, а он ее — нет. Он может так и не повзрослеть, лишить себя будущего. Сбежать от невозможной дилеммы, нестись на мотоцикле по ночному шоссе, врезаться в дерево, впасть в кому — и над его неподвижным телом снова встретятся родители.

Не исключено, однако, что девятилетний Немо уедет с матерью. Анна, дочь ее любовника, будет ходить c ним в одну школу. Однажды он нагрубит ей на пляже, и их пути навсегда разойдутся — годами позже, случайно встретившись на вокзале, они едва узнают друг друга. Или он признается, что не умеет плавать, и она сядет рядом, а потом, вопреки обстоятельствам, станет единственной любовью его жизни; они будут жить долго и счастливо… если только Немо в один ужасный день, возвращаясь домой с работы, не попадет в страшную аварию и его машина не погрузится навсегда на дно озера.

Это не только разные жизни, а разные фильмы. Этюд в красных тонах — Немо и Анна (Дайан Крюгер). Романтическая история взаимной любви, идеальная мелодрама о подростковом увлечении, многолетней разлуке и счастливой встрече у маяка. О чудесной вере в благополучную развязку, об эйфорическом взлете над землей — снятая оператором Кристофом Бокарном в ярких, однозначных тонах, практически отрицающих разницу между чувством влюбленных тинейджеров и романом

повзрослевших людей. Этюд в синих тонах — Немо и Элиз (Сара Полли). Жесткая семейная драма об одиночестве и невозможности понять друг друга.

Кристоф Бокарн подчеркивает отчужденность супругов, помещая в каждой общей сцене одного из них в фокус, а другого - вне фокуса. Сильви Оливе позаботилась о доминировании холодных сине−голубых цветов не только в одежде, но и в интерьерах. Немо здесь — очкарик с испуганным взглядом, озабоченный только собственным автомобилем. Этюд в желтых тонах — Немо и Джин (Лин−Дан Пхам). Яркое солнце, богатый дом, бассейн, престижная работа — роскошная жизнь без любви, по расчету, выливается в абсурдистский триллер, в котором скучающий глава семейства, прикидывается в чужом аэропорту гангстером и погибает от рук неизвестных преступников. Подчеркивая неуместность мнимой идиллии, камера ловит героев не сразу, движется до тех пор, пока лицо, наконец, не попадает в кадр.

Немо — самоуверенный красавчик−плейбой. Однако «Господин Никто» — нечто значительно большее, чем виртуозная мешанина из стилей, жанров и форм, чем очередной клубок искусно спутанных сюжетов. Концептуальное единство головокружительному зрелищу придает герой — не случайно вынесенный в заголовок. Пусть его всеотрицающее имя не обманывает зрителя, как Полифема когда−то обвел вокруг пальца хитроумный Одиссей, назвавшийся «Никто». Скорее уж

герой Ван Дормеля — «Господин Все», everyman, душа человеческая из средневековых или барочных мистерий. Его ближайший родственник — земляк Ван Дормеля, самый знаменитый европейский комикс−персонаж ХХ века: брюссельский репортер Тэнтэн из альбомов писателя и художника Эрже.

Бессмертный и неизменный, всегда готовый отправиться на новые авантюры, он проживает десятки различных судеб (точнее, 24 судьбы, по числу изданных книг), каждый раз подстраиваясь под обстоятельства. Он превращается то в пирата, то в ученого, то в военного, то в политика, но всегда соблюдает свое неуловимо постоянное «я» — выраженное, кажется, лишь в обезоруживающей улыбке и белобрысом чубчике.

Главное свойство «Господина Никто» — его безнадежное и упорное движение против течения времени, вспять. В сторону вожделенного, обоготворяемого Ван Дормелем детства: когда предчувствия еще не сменились фактами, когда все возможно, а человек всемогущ. В войне со временем режиссер применяет собственную стратегию — он отменяет сиюминутное и актуальное, очищая персональную судьбу (или судьбы) своего героя от ненужной шелухи. Исчезают профессия, социальный

бэкграунд, профессиональное благополучие, политический контекст — все то, без чего себя не мыслит сегодняшний «фестивальный» кинематограф.

Остаются любовь, забвение, смерть, рождение. Раз за разом свершается чудо превращения Никто в Кого−то. Мы узнаем точную дату его рождения (4 февраля 1974 года) и смерти (12 февраля 2092 года, 05:50 утра). Профессию его отца (синоптик). Цвет платья его подружки (красный, синий, желтый). Его любимый анекдот: («Что это — маленькое, зеленое и прыгает?» Ответ: «Горошина в лифте»). За считанные секунды, демонстрирующие нам мир будущего, мы узнаем, какова мода конца XXI века и что любимое домашнее животное его обитателей — свинья. Именно это, вроде бы излишнее знание, делает Немо живым. Ван Дормель действует по прустовской модели, воскрешая ушедшую на дно Атлантиду при помощи кексов «мадлен». Колоссальный космический корабль, доставляющий Немо на Марс, состоит из тех же простейших колес, что и обыкновенный велосипед («велосипеды теперь собирают на Марсе, Китай стал слишком дорогим»), который режиссер с не−

передаваемым наслаждением изобретает вновь. Его герои учатся любить и дышать, каждый раз открывая для себя незнакомые нюансы знакомых чувств, будто новые аранжировки знакомых наизусть мелодий Сати, или подражающего ему кинокомпозитора Пьера Ван Дормеля.

«Господин Никто» — фильм о лекарстве от смерти, о простейшем рецепте бессмертия.

Фантазия всемогуща, она создает и разрушает вселенные, создает бесчисленные альтернативы. Ее извечный источник, человек, не подвержен забвению и тлену. Это единственный неизменный закон — идет ли речь о недюжинном таланте, вроде Жако Ван Дормеле, или об обычном ребенке, который стоит на перроне и готовится сделать свой первый выбор. Пока для него еще все возможно.