Детально о кинофильме «Бьютифул»

Алехандро Гонсалес Иньярриту о фильме:

Поколесив по миру, снимая «Вавилон», в какой-то момент я подумал, что уже много раз использовал в своих картинах множественные пересекающиеся линии повествования и фрагментарную сюжетную структуру. Плюс ко всему, мои фильмы снимались на разных языках, и действие их происходило в разных странах. К концу работы над «Вавилоном» я был настолько вымотан, что дал себе слово: следующая моя картина будет посвящена истории только одного персонажа, в ней будет представлена лишь одна точка зрения, действие будет происходить только в одной стране, а повествование станет вестись строго линеарно и на моем родном языке. Проводя музыкальную аналогию, если «Вавилон» - это опера, то «Бьютифул» - реквием. Так вот все и получилось. «Бьютифул» - это то, чего я еще не делал раньше: линейная история, герои которой действуют в рамках неизведанного прежде мной жанра – трагедии.

Для меня «Бьютифул» - фильм-отражение нашего краткого и скромного пребывания в этой жизни. Само наше существование, такое же недолгое, как отблеск промелькнувшего метеора, лишний раз демонстрирует нам своей невыразимой бренностью, насколько близки мы к смерти. Недавно я думал о своей смерти. Куда мы уходим, во что превращаемся, когда умираем? В память тех, кто нас знал. С этой мучительной и головокружительной гонкой против времени лицом к лицу сталкивается Уксбаль. Что делает человек в последние дни своей жизни? Продолжает ли он жить или готовится к умиранию? Возможно, Куросава был прав, когда говорил, что наши помыслы о трансцендентном - всего-навсего иллюзии. Несмотря ни на что, с тех самых пор, как у меня возник замысел снять «Бьютифул», я не намеревался делать «просто» фильм о смерти – мне хотелось, чтобы это было кино о жизни и о том, что происходит, когда она подходит к концу.

Современное общество страдает тяжелой формой танатофобии. По этой причине я осознаю всю противоречивость ситуации, когда снимаешь поэму о просветленном человеке, погружающемся в тьму смерти, где его поджидает неизвестность. Говорю «противоречивость», поскольку, в то время как своей душой Уксбаль стремится постичь важные внутренние, духовные понятия, стремительность и непредсказуемость новых социально-политических реалий европейской жизни разворачивает его как бы «вовне». В новостях сообщается о сотнях миллионов умирающих или эксплуатируемых людей, населяющих многоэтажные ульи, которых предостаточно в пригороде любого европейского города. Эти новости столь головокружительны и опустошающи, что их трудно усвоить. Такова жестокая реальность бедняков, иммигрантов, тех, кто вечно остается в тени. Когда я был в 2007 году в Барселоне, Уксбаль, который тогда уже жил в моей голове, сказал мне, что принадлежит к этому миру. По мне, стоило проделать это путешествие, чтобы рассказать об этом безжалостном мире. Ведь то, что порой представляется чем-то из ряда вон выходящим, для многих людей - естественная часть их бытия.

Большинство ролей в картине сыграли непрофессиональные актеры; у их персонажей есть реальные прототипы. Но откуда это всё появилось?

Кино для меня всегда начинается с чего-то очень смутного – обрывок, сценка из жизни, мельком увиденная через окно в машине, луч света, фрагмент мелодии… «Бьютифул» родился холодным осенним утром 2006 года, когда мы с моими детьми готовили завтрак, и я наугад запустил на своем CD-плеере Концерт для фортепиано с оркестром соль мажор Равеля. За несколько месяцев до того этот же самый концерт звучал в моей машине, когда мы с семьей ехали из Лос-Анджелеса на кинофестиваль в Теллуриде. От пейзажей Четырех углов (регион США на стыке штатов Колорадо, Нью-Мексико, Аризона и Юта – прим. «Вольги») захватывало дух, но когда музыка смолкла, дочка и сын дружно расплакались – та особенная меланхолия, которая звучит в этой вещи, ее скорбь и красота подействовали на них слишком сильно, и ребята не могли этого вынести, как и не могли объяснить своих ощущений. И когда в то утро они вновь услышали знакомые звуки фортепиано, то тут же попросили меня выключить диск. Они отлично запомнили свое эмоциональное состояние и то, как его спровоцировал Равель. В то самое утро мой герой постучался в дверку в моей голове и сказал: «Привет, меня зовут Уксбаль». Следующие три года жизни я провел с ним. Я не знал, чего он хочет, кто он таков, куда стремится. Во многом он был несерьезен и полон противоречий. Но, сказать по правде, я знал, в каком ключе хочу его изобразить, и знал, как хочу с ним покончить. Да-да, в моих руках были только начало и конец истории.

Прошло меньше года, я шел по кварталу Эль Раваль в Барселоне, и все вокруг имело значение. Барселона – королева Европы. Она по-настоящему прекрасна, но, как у всякой королевы, у нее есть гораздо более любопытные черты, помимо очевидной и порой скучной, буржуазной красоты, которую так ценят туристы и «открыточные» фотографы. С тех пор, как мне было семнадцать лет и я отправился путешествовать вокруг света на торговом корабле, где драил палубу, меня живо интересовали, манили, зачаровывали те городские районы, которые скрыты от посторонних глаз. Это то, что всегда находит в моей душе отклик. Я говорю о многообразном, сложном, маргинальном, многонациональном новом мире, который недавно возник в Барселоне и большинстве других крупных европейских городов. Совершенно невозможно было представить что-то подобное, когда я, семнадцатилетний, впервые оказался в Барселоне. Но в наши дни… Я немедленно понял, что Уксбаль родом отсюда, я знал, что он принадлежит к этому разношерстному, пестрому сообществу, которое меняет мир.

В шестидесятые Франко, дабы разрушить каталанскую культуру, активно пропагандировал переселение в Каталонию сотен тысяч жителей других регионов Испании и запрещал говорить на каталанском языке. В разгар великого экономического кризиса испанцы, говорившие на кастильском наречии – преимущественно выходцы из Эстремадуры, Андалусии и Мурсии, – стали иммигрантами в своей родной стране. Их поселили в муниципалитете Барселоны Санта-Колома-де-Граманет, и они стали известны под обидной кличкой «чарнегос» («наручники»). Когда в 80-е и 90-е экономика вновь пошла на подъем, «чарнегос» принялись покидать Санта-Колому, а их место стали занимать иммигранты со всего мира. Хотя самым «пестрым» по составу населения пригородом Барселоны считается Эль-Раваль, он же местный «чайнатаун», на деле таковыми была Санта-Колома и соседняя Бадалона, от которой я был просто без ума. Здесь в мире и согласии жили сенегальцы, китайцы, пакистанцы, цыгане, румыны и индонезийцы; каждый говорил на своем родном языке и не ощущал необходимости интегрироваться в испанское общество. И, говоря откровенно, было похоже, что и общество не слишком стремится интегрировать их в ответ.

Наш пригород показан в «непастеризованном» виде – он населен людьми, у него есть запах, текстура, противоречивость. Это образцовый пример сосуществования, обладающий ДНК идеальной Объединенной Нации. Все миграции и расовые смешения, имевшие место в прошлом на протяжении трехсот лет, здесь заняли четверть века. Безусловно, не обходится и без трагических происшествий. Ежегодно сотни африканцев тонут, пытаясь добраться до побережья Испании. Невозможно забыть запечатлевшие их тела фотографии.Трудно смотреть на эти фотографии. Да и разве в газетах не публикуются чуть не ежедневно статьи о китайских иммигрантах, нещадно эксплуатируемых по всей Европе? Как пишет Бай Сяохун в своей книге «Китайские шепоты: Подлинная история британской незримой армии труда» (Chinese Whispers: The True Story Behind Britain’s Hidden Army of Labor), только в Великобритании трудится миллион китайцев. В отличие от США, эти люди прибывают в Европу не затем, чтобы влиться в местную культуру. Согласно моим собственным исследованиям, в основном народ едет сюда, чтобы элементарно выжить и помочь выжить оставшимся на родине близким.

Однако гораздо более важным моментом, чем этот любопытный социологический феномен, имеющий место в Барселоне и других крупных европейских городах, было то эмоциональное воздействие, которое оказал на меня сам контекст этой истории. Я и сам уже десять лет как иммигрант – хотя и, так сказать, привилегированного толка. Сознание иммигранта, географическое сиротство – это особое состояние ума. В моем фильме не происходит каких-то особенных событий – видна только рутинная сложность повседневной жизни, показанная на частном примере одного из сотен миллионов современных рабов, пребывающих в тени и озаренных светом. По большому счету, когда фильм не представляет собой документ, он – не более чем греза. Как мечтатель, ты вечно одинок, как художник – одинок наедине с чистым холстом. Быть в одиночестве означает задавать вопросы, как сказал однажды Годар, а снимать кино – отвечать на них.

Я написал подробную биографию каждого из героев фильма – в том числе китайца и африканца. У всех персонажей должно быть прошлое, их существование в картине должно быть обосновано. Я сделал это, чтобы лучше узнать их, а заодно помочь актерам понять, откуда родом их герои. Уксбаль - «чарнего», он один из тех десяти процентов испанцев, чьим родным языком был кастильский диалект, которые осели в Санта-Коломе. Гастарбайтеры для него не чужаки, он рос среди них и работает с ними. Прогуливаться воскресным днем в таких районах – совсем особенный духовный, эмоциональный и физический опыт: тут видишь стайку поющих цыган, там прямо в парке молятся мусульмане – или они же нараспев вторят муэдзину, вещающему с крыши маленькой мечети, а вон тот католический храм полон китайцев… Я хотел, чтобы мой фильм стал подобного рода духовным, эмоциональным и физическим странствием.

Со времен моей поездки в Барселону мое подсознание принялось насильно диктовать мне эту историю. Моя дочь Мария-Эладия сказала мне однажды, что когда умирает сова, из ее клюва выпадает волосяной шар. В ту же ночь мне приснился этот образ, и все пошло по-другому. Я увидел, что личность Уксбаля полна противоречий: это человек, чья жизнь настолько сложна и насыщенна, что он и умереть-то спокойно не может; человек, защищающий гастарбайтеров от закона и при этом сам эксплуатирующий их труд; простой парень с улицы, наделенный удивительным духовным даром и умеющий разговаривать с мертвыми; нежный семьянин с разбитым сердцем и двумя детьми, которых он любит, но которые вмиг выводят его из себя; человек, от которого все зависят – и который зависим от всех; примитивный, простой, заурядный детина, наделенный глубокой, прямо-таки сверхъестественной проницательностью. Он как Солнце, окруженное планетами-спутниками. Я видел его и его окружение как организм, где улица была телом, семья - сердцем, а поиски отсутствующего отца - душой. Прежде чем взяться за сценарий, я нарисовал карту – два спирали и линию, графически отображавшие странствие Уксбаля и его внутреннее состояние. Движение одной спирали разворачивалось изнутри к внешнему краю – то была его обычная, «неподконтрольная» жизнь. Движение другой происходило в обратном направлении, и это было сердце Уксбаля, его суть, погружавшаяся все глубже, в бездну. Затем я провел линию, пересекавшую обе спирали. Это был дух.

Мой отец говорил, что у низкооплачиваемых служащих и у таксистов не бывает упадка духа. «Депрессия – роскошь, которую могут себе позволить богачи», - так он говорил. Сама жизнь не позволяет им умереть. Таков мой Уксбаль, отчаявшийся, одинокий, ищущий отца, которого он никогда не знал.

Когда я закончил первый набросок идеи фильма, то решил пригласить к совместной работе над сценарием Армандо Бо и Николаса Джакобоне. Не то чтобы сценарное ремесло мне совсем незнакомо, но предыдущий опыт научил меня: именно на этой, самой ранней и «техничной» стадии создания фильма, сотрудничество часто дает наилучшие плоды. С клипмейкером Армандо Бо, чрезвычайно одаренным профессионалом, я знаком уже давно. Джакобоне его двоюродный брат, очень тонкий, талантливый автор – скоро должен выйти его первый роман. Оба они молоды, талантливы, оба страстные футбольные болельщики, фанаты аргентинской сборной. Они привнесли в сценарий нотку совершенно особенной чистоты и свежести. Это был их первый подобный опыт – но безусловно не последний.

С тех самых пор, как я только начал работу над картиной, я всегда видел в роли Уксбаля только Хавьера Бардема. Никто другой не сыграл бы его так, как это сделал он, и без него я не снял бы этот фильм. Уже очень давно мы с Хавьером пытались поработать вместе, и Уксбаль стал тем мостом, который наконец свел нас на съемках. Мой метод работы с актерами нельзя назвать легким или приятным. Я всецело отдаюсь работе над каждым своим проектом и требую того же от артистов. Я одержим стремлением к совершенству – или к тому, что считаю таковым. Но когда в этом уравнении появился Хавьер, это было, как если бы встретились голодный и голодающий. Хавьер не просто выдающийся актер: он один в своем роде, и все это понимают. Он работает над ролью жадно, до изнеможения и все время вносит какие-то дополнительные штрихи к образу. Своему делу он предан истово и такой же перфекционист, как и я. Но что делает Хавьера воистину уникальным и неповторимым, так это весомое, почти зловещее экранное присутствие, которое основано на его поразительной способности к рефлексии и глубочайшем внутреннем мире. Это то, чему невозможно научиться, тот ангельский – или дьявольский – дар, который у вас или есть, или его нет.

В случае с другими своими картинами, как правило, я за несколько недель снимал различные сцены с разными актерами. Здесь же это была одна сплошная до-о-о-о-о-олгая, напряженная съемка одного и того же человека – Хавьера, который буквально тащил всю ленту на своей спине. Нелегко было выдержать тот эмоциональный накал и интенсивность чувств, которые требовались практически в каждом эпизоде, особенно когда стараешься сбалансировать действие, вводя непрофессиональных актеров и детей. За осень и зиму 2008–2009 годов тот Хавьер Бардем, которого я знал, растворился, чтобы дать жизнь Уксбалю.

Мы знали, что это будет напоминать восхождение на Эверест: каждый новый день был тяжелее предыдущего. То и дело мы строили планы, прикидывали и обсуждали. Я постарался устроить все так, чтобы абсолютно все аспекты фильма – хронологическая последовательность съемок, костюмы героев, художественное решение, движения камеры и т.д. – помогали Бардему (а точнее, Уксбалю) пройти путь от резкого, жесткого, неустанно все контролирующего парня к свободному духом человеку, который понимает ближнего, наделен особой мудростью и через собственные страдания обретает просветление. Каждый из нас вложил в этот фильм часть своей души, и сюжет требовал от нас двигаться дальше, идти на ту опасную территорию, откуда порой нет возврата. Такие картины выпивают из тебя все соки, но все наши усилия и жертвы были прямо пропорциональны тому безмерному творческому удовлетворению, которое получали от работы и я, и Хавьер.

Одной из самых сложных героинь была Марамбра – было нелегко прописать ее характер и столь же трудно найти актрису на эту роль. Биполярность - сложное психоэмоциональное расстройство, иногда именуемое маниакально-депрессивным психозом, - удручающе легко показать в окарикатуренном виде. Мне нужен был кто-то, от которого бы исходили совершенно особенные флюиды. Я проводил кастинги на эту роль по всей Испании, но, хотя видел множество чрезвычайно талантливых актрис, никак не мог найти ту, единственную. Через три недели должен был начаться основной съемочный период, а я все еще не нашел ее и уже подумывал отложить съемки. Я объявил открытый кастинг для всех желающих в Аргентине, и там-то мы увидели Марисель Альварес. Даже по пробному видеоролику было ясно: это она. Марисель полетела в Испанию, и спустя двадцать четыре бессонных часа – за них она успела выучить текст, который получила еще за двадцать четыре часа до этого, - она продемонстрировала во время устной репетиции самый поразительный результат, какой я только видел. Я провел с ней и видеопробы – поставил Марисель перед камерой (для нее это, кстати, был первый опыт) и попросил, не помогая себе жестами, передавать образы или обстоятельства, которые я буду ей называть. Вся съемочная группа лишилась дара речи. Через минуту кожа моя покрылась мурашками, а глаза наполнились слезами. Это была алхимия, магия чистой воды. Марисель подарила Марамбре то, что той было так необходимо – гибельность и нежность. Она – удивительная актриса с большим опытом игры на сцене, обладающая таким дарованием, которое крайне непросто найти на нашей планете.

Подбирая актрису на роль Иге, мы просмотрели более 1200 кандидатур в Испании и Мексике. Диарьяту Дафф мы открыли для себя случайно, в парикмахерской в предместье Барселоны. Уроженка Сенегала, она, как и сотни тысяч других африканских женщин, рискуя жизнью, уехала за границу, чтобы найти работу и помогать своим родным деньгами. Ей жилось нелегко. Когда Диарьяту было пятнадцать лет, она вышла замуж за пятидесятилетнего – по сенегальским традициям, мужа девушке выбирает ее дядя с материнской стороны. Муж обращался с ней жестоко, и Диарьяту ушла от него. Чуть погодя она вышла замуж вторично, за славного молодого парня, от которого родила ребенка. Поскольку они жили в небольшом городке, где экономическая ситуация оставляла желать лучшего, она решила поехать на заработки в Испанию. К тому моменту, когда ее утвердили на роль, Диарьяту не видела своего сына уже больше трех лет. Работая день и ночь, она поддерживала материально не только мужа и ребенка, но и еще тридцать человек (все они живут на те небольшие деньги, что Диарьяту отправляет в Сенегал). Она страшно боялась, что может потерять работу в парикмахерской. На первом же прослушивании я понял, что у нее есть совершенно четкое представление о том, какой должна быть ее героиня. Игра ее изумляла искренностью и глубиной – когда она брала на руки подушку, «игравшую» роль ребенка, голос ее принимался дрожать. История Иге была ее историей. Никогда прежде я не видел, чтобы судьбы актера и персонажа настолько совпадали. У меня на глазах реальность сливалась с вымыслом. Меня всегда захватывала мысль, что, хотя на первый взгляд Иге и второстепенная героиня, мало-помалу ее история становится краеугольным камнем всего повествования. Она – Мама Африка, уравновешенная, мудрая, любящая мать. Такова в реальной жизни и Диарьяту – умная, талантливая, красивая и, что самое главное, настоящая.

Труднее всего выбирать актеров-детей. Все эпизоды с участием ребятишек накладывали на нас большую ответственность из-за специфики сюжета, а физические характеристики Бардема и Марисель отнюдь не облегчали задачу. Довольно быстро мы утвердили Гильермо [Эстреллу], исполнителя роли Матео, но поиски дочери Уксбаля чуть не свели нас всех с ума. В конце концов пришлось утешать себя рассуждениями, что пока начнем снимать без нее отдельные сцены в местной школе, а там все устроится само собой. И оно устроилось – в один прекрасный миг учившаяся в этой школе Хана Бушаиб похлопала меня по спине и спросила, что я тут делаю. Я обернулся и увидел ее. «Я снимаю кино», - ответил я. «Я тоже хочу там сниматься», - сказала она. Так мы нашли Ану. Она была ангелом, который постучался в дверь отчаявшегося человека, перерывшего перед этим всю Испанию и не знавшего, что искомое находится прямо у него перед носом.

Я бы мог целыми часами рассказывать вам об Эдуарде Фернандесе, Рубене Очандиано, Чэнь Тайшэне, Люо Цзине, Мартине Гарсиа и прочих прекрасных участниках нашего актерского ансамбля, но предпочитаю, чтобы вы сами увидели их работу, которая говорит сама за себя лучше всяких слов.

Как водится, над «Бьютифул» я работал со своими давними товарищами - соучастниками преступления. Мы словно играли в одной рок-группе, где басы, ударные и другие инструменты делали звучание нашей музыки богаче и радостнее по мере того, как мы отходили от сухого и безжизненного нотного «каркаса», погружаясь в страну воспоминаний, желаний и грез, в субъективную реальность, полную света и образов.

Я всегда посвящаю очередную картину одному из членов моей семьи – не потому, что они мои родственники, а в первую очередь потому, что они стали источником вдохновения, или потому, что именно к ним я хочу обратиться через свой фильм.

«Бьютифул» я посвящаю своему отцу. Он знает, почему.

Хавьер Бардем и Марисель Альварес о своих героях Уксбале и Марамбре

Хавьер Бардем всегда хотел поработать с Алехандро Гонсалесом Иньярриту, тот испытывал то же самое желание – и вот эти двое наконец встретились на съемочной площадке фильма «Бьютифул». Иньярриту представлял Бардема в роли Уксбаля с той самой минуты, как этой герой впервые возник в его воображении. Когда он показал Бардему сценарий, реакция актера была быстрой о однозначной.

«Конечно, он произвел на меня глубокое впечатление, - говорит Бардем. – Я всем своим существом ощутил сильнейший эмоциональный отклик. Когда работаешь с подобного рода материалом, то понимаешь, что тебе придется погрузиться в пучину сомнений и страхов – но также ожиданий и радостей. Конечно, рано или поздно эта история закончится, но тебе хочется сыграть свою роль верно, ты отдаешься ей целиком. Это как путешествие по направлению к любви и свету, устремление к тому хорошему, что находится даже внутри темных и мрачных вещей».

Уксбаль – воплощение натуры, раздираемой противоречиями: любящий отец, потерпевший неудачу возлюбленный, холодный, жесткий уличный «авторитет», демонстрирующий в минуты, когда ему грозит непосредственная опасность, сверхъестественное чутье и силу духа. «Эти противоречия уже были обозначены в сценарии, - замечает Бардем. – Все черты характера Уксбаля были четко прописаны. Мне нужно было только гармонично отобразить их, не пренебрегая ни одним из качеств. В финале картины Уксбаль – обычный человек, на долю которого выпадает чрезвычайно болезненный жизненный опыт, которому приходится столкнуться с суровой реальностью и который должен выйти из этой схватки победителем. Он хочет оставить своим детям что-то хорошее – то, что давало бы им надежду и тогда, когда они заживут своей жизнью».

Бардем часами обсуждал с Иньярриту своего персонажа. «Мы оба считали, что он совершает три различных странствия, - вспоминает актер. – Одно из них – «внутреннее» путешествие по лабиринту собственной души, другое – «внешнее», по городским улицам, которое он проделывает, пытаясь спасти семью; третье, наивысшее из всех, - поиски духовного пути и одновременно осознание собственной смертности. Такие вещи невозможно объяснить или увидеть; Уксбаль просто ощущает их на интуитивном уровне. Что интересно – каждая из этих трех «дорог» пересекается с остальными двумя. И телу, и духу, и душе героя нужно что-то свое, однако уличная реальность и неотложные нужды его близких направляют Уксбаля совсем в другую сторону. В этом и состоит суть раздирающих его конфликтов».

Внутренний, внешний и трансцендентный аспекты путешествия Уксбаля тесно связаны с отношениями героя с его бывшей женой, переменчивой и беспокойной Марамброй, которую сыграла аргентинская актриса Марисель Альварес (это ее дебют в кино). Бардем провел множество прослушиваний с другими актрисами, пробовавшимися на роль Марамбры: «Каждая из них справилась бы с этой ролью, но когда – практически в последний момент! – появилась Марисель, в ней было нечто такое, что на все сто принадлежало этой героине. Это смесь серьезности, укорененности в окружающем мире и одновременно легкости, какая была бы у человека, чьи ноги на самом деле не касаются земли – идеальное сочетание двух способов существования. Когда она вошла в комнату, мгновенно все сомнения исчезли: перед нами была ОНА».

«Работать с Марисель было просто чудесно, - продолжает Бардем, - Вместе мы проверяли, на какую волну настроены умы Уксбаля и Марамбры, чем различаются их взгляды на мир. Мы делали это с состраданием и любовью; трудились не покладая рук».

По сюжету, у Уксбаля также сложные отношения с его братом Тито: в этой роли снялся Эдуард Фернандес, который раньше уже работал с Бардемом. «Для Эдуарда просто немыслимо солгать хоть чуть-чуть, - говорит Бардем. – Он патологически честен и всегда основательно готовится к роли. Думаю, его игра говорит сама за себя».

Впечатлила актера и работа с непрофессиональной актрисой Диарьяту Дафф, сыгравшей роль Иге – сенегальской иммигрантки, становящейся для Уксбаля его последней надеждой на спасение. «Эта роль отлично ей подошла, потому что Диарьяту испытала в своей жизни много похожего. Наблюдать за ней было в высшей степени волнующим ощущением. Сначала она нервничала, но в какой-то момент перестала тревожиться, и это было прекрасно».

Бардему, ранее снимавшемуся в фильме Вуди Аллена «Вики Кристина Барселона», действие которого также происходит в Барселоне, выпал шанс познакомиться с совершенно иной стороной этого города, далекой от архитектурных красот и стильных кафе. «Как и у всех городов, у Барселоны есть светлая и темная сторона – без одной не было бы другой, и наоборот, - замечает он. – Я слышал об этом, но до съемок в «Бьютифул» не бывал на подпольных заводах в иммигрантских районах. Раньше мне казалось, что тут все и так понятно – «нелегалов» то и дело показывают в новостях, каждую неделю проводятся полицейские рейды… Но оказалось, что в реальной жизни все куда сложнее».

По мере того, как продвигалась работа над фильмом, каждая деталь внешнего и внутреннего облика Уксбаля претерпевала метаморфозу, и это стало для Бардема основной трудностью. По его словам, физическое увядание героя не доставило ему много хлопот: “Мы снимали в хронологической последовательности, так что здесь я действовать по плану: тогда-то начинаешь ограничивать себя в еде, тогда-то принимаешься заниматься в спортзале вдвое больше. Мы работали реально очень долго и, естественно, уставали. Но справиться с физической усталостью было несложно. Гораздо тяжелее было обуздать эмоции, которые накапливались в тебе к концу дня. Каждая новая роль – своего рода шаг в неизвестность. В случае с «Бьютифул» эмоциональная отдача, требовавшаяся для такого шага, была грандиозна, но с лихвой компенсировалась творческим уровнем ленты».

По словам Бардема, сотрудничество с Алехандро Гонсалесом Иньярриту полностью оправдало все его ожидания: «Я один из самых давних и преданных поклонников таланта этого режиссера. Больше всего работа с ним напоминала приключение или, как выразился сам Алехандро, восхождение на пик горы. Съемки были очень сложными, но этот опыт невероятно обогатил нас обоих, поскольку и для меня, и для него в этом фильме было много личного».

Марисель Альварес, как уже было сказано, появилась в проекте достаточно внезапно. Хотя Альварес – одна из самых известных аргентинских театральных актрис, в кино она никогда не играла. «Приглашение на пробы от Алехандро Гонсалеса Иньярриту стало для меня огромным сюрпризом, - признается она. – Все завертелось – Уже через неделю я прилетела в Испанию, а там – просто невероятно! - сыграла на пробах сцену с самим Хавьером Бардемом. Шанс на сотрудничество с такими прославленными кинематографистами был для меня как дар небес. Началось путешествие, которое помогло мне вырасти не только как актрисе, но и как личности».

Весь сценарий полностью Марисель прочла уже после проб. «Он показался мне очень мощным, горьким и невероятно прекрасным, ведь образ Марамбры – отличный способ проверить, чего ты стоишь как актриса, - рассказывает Альварес. – О такой роли можно было только мечтать. Здесь требовалось бросаться в самые разные эмоциональные крайности – с вершин эйфорического блаженства в бездны безумия. Мне не было страшно; наоборот, я предвкушала, как продемонстрирую свое умение экспериментировать с эмоциями. Мы привыкли, что наша жизнь заключена в рамки нормы; все, что за ними, безмерно пугает нас. Однако надолго покидать эти рамки – шаг столь же опасный, сколь и освобождающий».

Подготовка к роли отняла у Альварес немного времени. «Когда ты в цейтноте, то вынужден довериться режиссеру; ты словно глина в его руках, - говорит она. - Я полностью положилась на чутье Алехандро и решила, что буду настолько открытой и естественной, насколько возможно, буду стараться максимально все подмечать и доверюсь своим основным инстинктам. В этом мне очень помогала атмосфера товарищества, установившаяся благодаря Алехандро и Хавьеру».

Марисель была покорена той трагической любовной линией, что связана с Уксбалем и Марамброй: «Они не хотят причинять друг другу боль, но и исправить ничего уже не могут. Это выше их сил, их любовь трагична по самой своей природе. Это как стакан – если разобьешь его, целым он уже не станет».

У нее сразу же установились добрые отношения с Бардемом. «Он очень открытый, легкий в общении и спокойный человек, - говорит актриса, - и это позволило нам обойти многие щекотливые моменты в работе. Уксбаль – он как герой греческой трагедии, который вынужден пережить множество несчастий и злоключений, чтобы понять, кем он является и каково его истинное предназначение. По-моему, Хавьер тоже прошел во время съемок через нечто подобное. Я преклоняюсь перед его силой духа и высоко ценю его талант».

Возможно, самым трудным для Альварес стала работа с двумя юными экранными партнерами, Ханой Бушаиб и Гильермо Эстреллой, которые играют детей Марамбры и Уксбаля. «Дети ужасно переменчивый народ – то они настроены на игру, то им становится скучно. К тому же они очень чувствительны и хрупки, поэтому приходилось думать, как бы не выплеснуть на них чересчур много и в то же время суметь заставить их справиться с поставленной задачей», - вспоминает она. Помимо прочего, для Марисель Альварес, как и для Хавьера Бардема, участие в съемках «Бьютифул» стало возможностью познакомиться с «теневыми» моментами жизни города, в котором она бывала и прежде, но видела только его парадную сторону. «Я люблю Барселону, но то, что Алехандро решил показать публике совершенно другой, не «туристский» город, конечно, очень любопытно, - говорит она. – Герои нашей истории родом из укрытой от чужих глаз Барселоны, жители которой влачат жалкое существование. Их реальность порой напоминает безжалостный удар в лицо, но порой может быть удивительно прекрасной - бьютифул».