Детально о кинофильме «Последнее лето в Бойте»

Из интервью Джулии Соломонофф

Скажите, чем отличается ваша первая картина («Сестры») от второй («Последнее лето в Бойте»), и что вы, как сценарист и как режиссер, видите в них общего?

Для меня «Последнее лето в Бойте» носит более личный, более интимный характер, чем первая. Мы снимали в режиме HD, чтобы быть еще ближе к персонажам и к действию, и чтобы не мешать спонтанным эмоциям детей. У нас была очень небольшая команда, а бюджет картины был вполовину меньше по сравнению с «Сестрами». Как режиссер в обоих фильмах старалась избежать в повествовании банальной очевидности. Обе ленты – это глубоко личные истории, тут все решает интонация.

Как у вас возникла мысль снять фильм «Последнее лето в Бойте»?

Как-то раз я услышала разговор родителей, и он привел меня в состояние полного замешательства. Моя мать была гинекологом, а отец психиатром, и вот, она советовалась с ним по поводу одного своего пациента, деревенского мальчика, у которого начались менструации. Мальчик неуклонно превращался в девочку. Во всяком случае, такую картину рисовало пытливое воображение одиннадцатилетней девочки. Я и сама тогда как раз вступила в пубертатный период, и на фоне своего замешательства и страхов эта история меня просто поразила. Потом на протяжении многих лет я интересовалась судьбой мальчика и пыталась исследовать этот феномен, а в 2003 году написала первый вариант сценария, из которого впоследствиии и вырос фильм.

Почему вы отправили своих персонажей в деревню?

Я очень хорошо знаю Энтре Риос, местность, где живет Марио, мой герой. Пожалуй, в каком-то смысле, работа над фильмом стала предлогом, чтобы вернуться туда и вновь пережить свои детские ощущения палящего зноя, живущего своей жизнью тела, мыслей о жизни и смерти. Энтре Риос - необъятное пространство, время открытий и свободы. Вот почему я так волнуюсь, когда образ жизни этих людей пытаются объяснить лишь их косностью и грубостью. Какое высокомерие – утверждать превосходство городской жизни, настаивать, что она более открытая и более развитая, чем деревенская. На самом деле если бы Марио жил в городе, он, скорее всего, подвергся бы хирургическому вмешательству и лечению гормонами. А живя в деревне, он, по крайней мере, вступил в пубертатный возраст с гениталиями, нетронутыми медиками. И хотя реакция отца Марио (когда он все узнал) была достаточно бурной и агрессивной, до хирургии ему далеко.

Во всяком случае, интонация фильма довольно мягкая, трагедией тут и не пахнет.

Я люблю мелодраму, но в ее смягченном варианте, без прямолинейности. Мне нравится фокусировать внимание на деталях, разрабатывать характер косвенными средствами. Мне хочется верить, что мой подход к материалу отличается сдержанностью, даже некоторой робостью. Надеюсь, что благодаря этим осознанным ограничениям я избегаю предсказуемости, фальши и коварных ловушек сюжета.

Первые признаки реального конфликта заметны только через полчаса после начала картины. Почему все так медленно?

Мне было очень важно, чтобы к моменту развертывания основного конфликта зритель уже всецело погрузился в мир главной героини, Джорджелины. Чтобы он смотрел на все ее глазами, чтобы понимал ее переживания, ощущал ее пытливость, неосведомленность. И поскольку фильм в гораздо большей степени посвящен ее собственному становлению, нежели какому-то определенному «предмету», то для этого потребовалось время.

Поэтому меня крайне огорчает, когда журналисты в поисках броского заголовка употребляют слово «гермафродит». Во-первых, зачем непременно нужен ярлык, зачем ответ там, где я столь тщательно выстраивала вопрос? Во-вторых, почему бы зрителю не раскрыть все самому, через характеры персонажей? Марио – не гермафродит, у него врожденная надпочечная гиперплазия. Однако явление, на которое этот ярлык указывает (и которое отчасти даже провоцирует, а это еще хуже) подразумевает сугубо биологический взгляд на гендер, который в результате сводится лишь к генам и гормонам.

Каждый персонаж, сталкиваясь с ситуацией Марио, реагирует по-своему.

В его семье это либо насилие, либо отрицание. Отец Джорджелины рассуждает с позиций научной медицины, для него это лишь клинический случай, поэтому девочка и отвергает его объяснения, зажимая руками уши. Ее мать все опошляет, болтая об этом с подругой на пляже. Только Джорджелина, не имея предвзятых мнений и оценок, способна понять и принять непохожесть Марио. Ощущая ее поддержку, Марио принимает участие в скачках и доказывает, что он мужчина (как в вестернах!)

Давайте поговорим об актерах.

Туто (он играет Марио) присущ явный магнетизм, у него очень тесные отношения с камерой. Он сразу же меня очаровал своей силой присутствия, своими внешними данными. В нем есть тайна. Впервые я его увидела в 2003 году, когда познакомилась с работами фотографа Себастиана Инграссии, посвященными поселениям немцев в местечке Энтре Риос. В 2006 году я стала регулярно навещать Марио и писать под него сценарий, хотя и не была уверена, что он согласится на съемки. Я вела себя с ним крайне осторожно, пока не завоевала его доверия, после чего между нами установились теплые дружеские отношения. Мы с ним выработали особый тип общения: безмолвного, односложного, ограниченного жестами, а то и просто взаимным присутствием.

Мария Луиза Бёрч сыграла решающую роль в подготовке Туто и Гуадалупе (Джорджелины). Было очень трогательно видеть Туто в окружении его братьев и сестер на первом публичном просмотре. Он впервые оказался в кинотеатре и видел себя на большом экране в окружении апплодирующей публики. Нас очень беспокоила реакция односельчан Марио и влияние сыгранной им роли на его дальнейшую жизнь. И я была потрясена. Мои следующие фильмы могут быть лучше или хуже, чем этот, но едва ли мне доведется вновь увидеть столь полное и непреодолимое преображение человеческой жизни.

На роль матери Марио я пригласила уругвайскую актрису Миреллу Паскуаль, ибо меня поразила ее игра в фильме «Виски». Я уже знала, что в нужный момент она сумеет выразить словами молчание Марио и его отца. И с учетом ее участия в фильме я снова переписала сценарий. Многие потом говорили: «А мы думали, она на самом деле его мать!»

Очень трудно было подобрать девочку на роль Джорджелины. Ведь на ней держится фильм, она должна была реально показать, как постепенно растет ее понимание и чувствительность. Эта девочка должна была быть городской, но при этом не чураться грязи и лягушек, да еще любить лошадей. Кроме того, она должна была обладать определенным набором физических свойств. Мы попробовали более 600 девочек из Розарио и Буэнос-Айреса, и когда уже почти отчаялись, нашли Гуадалупе. В фильме мы, действительно, видим, как она растет вместе со своим персонажем, проявляя чуткость и сопричастность к происходящему.

«Это слишком личное». Этой фразой Джорджелины заканчивается вся история…

Да. В первый раз тема интимности звучит, когда ее старшая сестра запирается в ванной и не пускает Джорджелину. Когда мы подбирали девочек на роль ее сестры, мы спрашивали, как они понимают слово «интимно». Для девочек помладше это означало желание их родителей (или других взрослых) побыть наедине. Однако девочки постарше (12-13 лет) говорили об этом от первого лица: «Интимно – это значит, я хочу побыть одна». Так я лишний раз убедилась, что такого рода желание впервые возникает во время наступления половой зрелости. Это одно из тех прав, от которых мы отказываемся либо ради безопасности, либо под давлением, либо во имя комфорта. Лично я вижу красоту, даже героизм в том, что юная девочка не только открывает для себя личное, интимное пространство, но и отстаивает его.