Нынешний смотр на Круазетт можно сравнить с прыжками на батуте — причем каждый раз приземляешься в другом пространстве.
Судя по первым дням показа, Канны, ведомые неустрашимым, остроумным синефилом Тьерри Фремо, решили поразить воображение самых искушенных критиков и кинематографистов.
О самом скандальном фильме конкурса пресса кричала еще до фестиваля. Режиссер Лоу Е — китайский диссидент и каннский любимчик. Каждая его картина — взрыв негодования на родине и… крепкие каннские объятия. Ему уж и снимать в Китае запрещали. Но смелый парень Е благодаря финансовой подпитке французов и гонконгцев снял кино подпольно. Да какое! Предыдущий «Летний дворец» с его контрреволюционной сценой протестов на площади Тяньаньмэнь смотрится детской историей. Нынешний каннский конкурс открыла его «Весенняя лихорадка» — мрачный любовный многоугольник. Жена нанимает фотографа, чтобы убедиться в измене мужа. Выясняет, что у того… любовник. Впечатленный фотограф бросает свою девушку ради… любовника, которого фотографировал. Ну и так далее… Гомосексуальные сцены сняты с шокирующей обстоятельностью и эстетской небрежностью. Зато свою пресс-конференцию умненький Е превратил в митинг. Обратился к властям Китая с требованием дать художникам «полную свободу творчества». Но его провокационная картина холодна и бессмысленна. Тени идей годаровского «Жюля и Джима», интонации Альмодовара не наполняют воздухом легкие фильма.
Кстати, о воздухе. Героиню японской картины Хироказу Коре-еда надули. Натурально. Она — «Надувная кукла» (так фильм называется), купленная официантом средних лет для любовных утех. Однажды новоявленная Галатея самостоятельно вдыхает воздух и… малышовыми шажками отправляется постигать прекрасный мир, в котором живут настоящие люди. Но человеки, встреченные ею, и сами не умеют дышать самостоятельно. Да и ведут себя хуже манекенов. Режиссер превращает известный в Японии комикс в поэтическую и ироническую метафору, «повесть о ненастоящих человеках». В финале горько разочарованная кукла совершает ритуальный суицид на помойке: вытягивает из живота пробку, испуская последний дух.
Звезда корейского кино Пак Чхан-Вук в «Жажде» виртуозно закручивает очередную фантасмогорическую виньетку. Такое можно назвать кошмаром… настигшим священника. Благочестивейший святой отец, готовый жертвовать собственной жизнью ради умирающих от неизвестного вируса, превращается в вампира. Вакцина как-то неправильно подействовала на организм. Без стакана крови ему хана. Он любимой своей так и объясняет. Мол, давай во всем видеть положительные стороны, был бы я монахом, мы бы не любили друг друга. Тема вампиризма в фильме обыгрывается разнообразно. И скверная семья девушки, в которую влюблен герой, — чистые кровососы, хоть и довольствуются пивом. За внешним кроваво-эстетским фасадом фильма, как обычно в фильмах Чхан-Вука («Объединенная зона безопасности», «Олдбой», «Сочувствие госпоже Месть»), — истории взаимоотношений людей. И чем эпатажнее «фасад», тем внимательнее он рассматривает экзистенциальные тревоги человека на пороге выбора. К кинематографу относится как к умной игре без правил, ныряет по ходу действия из жанра в жанр, раскручивая теорию Феллини: «Кинематограф — опасная игра, но все-таки — игра».
В Каннах кинематограф — шок, фильм — провокация, режиссер — либо нонконформист, либо диссидент. Однако только стал понятен «код доступа» к каннской программе, концепции ее подбора, как директор Фремо снова подставил подножку, показав вполне традиционное британское кино «Аквариумная рыба» Андреи Арнольд. Психосоциальную зарисовку из жизни трудного подростка Миа. Ей 15, и она пытается притерпеться к мерзкому (особенно в 15 лет) миру. Повзрослевшая Лолита, как и положено, влюбляется в маминого бойфренда (фантастически достоверная психоделическая работа Майкла Фасбендера). И, понятное дело, становится еще несчастнее. Сейчас подобных фильмов создается довольно много. У нас за этот максималистско-жесткий взгляд на мир отвечает Валерия Гай-Германика (в прошлом году полюбившаяся Каннам). Но работа Арнольд отличается не только бешеной энергией, но и драматургической полноценностью (главный бич российского кино).
Следом за суровой британской социалкой экран заливает фиалковая нежность опытной Джейн Кэмпион («Пианино»). «Яркая звезда» — история трагической любви поэта Джона Китса и самоотверженной девушки из Хэмпстеда. Рассказана с суховатой английской неспешностью. С невиданной в современном кино деликатностью, целомудренностью. Мастерица Кэмпион, подобно своей героине-рукодельнице, вышивает на экране «потерянный рай»: мерцающие надежды умирающей молодости и таинственную торжественность перехода от жизни к смерти. Мотивы и мелодии, которыми наполнена блеклая романтика Джона Китса, умершего 26-летним. Не успевшего насладиться ни славой, ни настигшей его любовью.
А потом Канны захлестнул Вудсток. Оскароносец Энг Ли («Крадущийся тигр…», «Разум и чувства», «Горбатая гора», «Вожделение») рассказывает о рождении знаменитого фестиваля 1969-го. Живописует три дня, которые потрясли мир. Показывает, как плохонький отельчик и маленькая ферма в Бефеле (8 номеров, двери не закрываются, полотенец нет) превратились в главный магнит для молодежи мира, в океан музыки и свободы, втянувший в свои воды около полумиллиона человек. «Дебил!» — орет алчная мамаша, хозяйка отельчика, сыну — скромному еврейскому парнишке Элиоту, затеявшему громадное событие. Безумство храбрых. Без него Ричи Хэвенс, Джо Кокер, Сантана и Дженис Джоплин к вам не приедут. В «Штурмуя Вудсток» Ли реконструирует не столько события, сколько неповторимую атмосферу адреналиновой, анархической, чувственной поры 60-х. Полиэкран концентрирует, сгущает краски: Вьетнам, «свободная любовь», высадка Армстронга на Луну, нескончаемая река паломников Вудстока — и среди них: раскрепощенные дети цветов, монашенки, нудисты, полицейские с букетиками в касках, трансвестит, он же ветеран Корейской войны… Вудсток — «Гипотеза общности». Слишком наивная, чтобы продержаться долго. Будто сам экран лизнул ЛСД, и узоры-цветы-лица поплыли в грохочущем хороводе. Несмотря на то что фильму-панораме не хватило внутренней пружины, это настоящее аудиовизуальное ретропутешествие.
Итак, каннский корабль во главе с капитаном Фремо раздвигает льды примерзшей, поскучневшей территории кино. Поэтому здесь выискивают фильмы, способные если не понравиться, то поразить воображение. Поэтому на пляже ночью устраиваются показы. И к гигантскому экрану, колышущемуся над морем, тянутся люди с одеялами — чисто Вудсток. Поэтому здесь не раскрашивают классику, а реставрируют, полотнам «старых мастеров» возвращают свежесть. И вторая премьера годаровского «Безумного Пьеро» вызывает не меньший ажиотаж, чем фильмы конкурса. Напомню, великий фильм Годара — экранизация романа Уайта «Одержимость». Вот ключевое слово. Без одержимости, храброго безумства ни лучшего рок-фестиваля не получится, ни киносмотра…
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»
Судя по первым дням показа, Канны, ведомые неустрашимым, остроумным синефилом Тьерри Фремо, решили поразить воображение самых искушенных критиков и кинематографистов.
О самом скандальном фильме конкурса пресса кричала еще до фестиваля. Режиссер Лоу Е — китайский диссидент и каннский любимчик. Каждая его картина — взрыв негодования на родине и… крепкие каннские объятия. Ему уж и снимать в Китае запрещали. Но смелый парень Е благодаря финансовой подпитке французов и гонконгцев снял кино подпольно. Да какое! Предыдущий «Летний дворец» с его контрреволюционной сценой протестов на площади Тяньаньмэнь смотрится детской историей. Нынешний каннский конкурс открыла его «Весенняя лихорадка» — мрачный любовный многоугольник. Жена нанимает фотографа, чтобы убедиться в измене мужа. Выясняет, что у того… любовник. Впечатленный фотограф бросает свою девушку ради… любовника, которого фотографировал. Ну и так далее… Гомосексуальные сцены сняты с шокирующей обстоятельностью и эстетской небрежностью. Зато свою пресс-конференцию умненький Е превратил в митинг. Обратился к властям Китая с требованием дать художникам «полную свободу творчества». Но его провокационная картина холодна и бессмысленна. Тени идей годаровского «Жюля и Джима», интонации Альмодовара не наполняют воздухом легкие фильма.
Кстати, о воздухе. Героиню японской картины Хироказу Коре-еда надули. Натурально. Она — «Надувная кукла» (так фильм называется), купленная официантом средних лет для любовных утех. Однажды новоявленная Галатея самостоятельно вдыхает воздух и… малышовыми шажками отправляется постигать прекрасный мир, в котором живут настоящие люди. Но человеки, встреченные ею, и сами не умеют дышать самостоятельно. Да и ведут себя хуже манекенов. Режиссер превращает известный в Японии комикс в поэтическую и ироническую метафору, «повесть о ненастоящих человеках». В финале горько разочарованная кукла совершает ритуальный суицид на помойке: вытягивает из живота пробку, испуская последний дух.
Звезда корейского кино Пак Чхан-Вук в «Жажде» виртуозно закручивает очередную фантасмогорическую виньетку. Такое можно назвать кошмаром… настигшим священника. Благочестивейший святой отец, готовый жертвовать собственной жизнью ради умирающих от неизвестного вируса, превращается в вампира. Вакцина как-то неправильно подействовала на организм. Без стакана крови ему хана. Он любимой своей так и объясняет. Мол, давай во всем видеть положительные стороны, был бы я монахом, мы бы не любили друг друга. Тема вампиризма в фильме обыгрывается разнообразно. И скверная семья девушки, в которую влюблен герой, — чистые кровососы, хоть и довольствуются пивом. За внешним кроваво-эстетским фасадом фильма, как обычно в фильмах Чхан-Вука («Объединенная зона безопасности», «Олдбой», «Сочувствие госпоже Месть»), — истории взаимоотношений людей. И чем эпатажнее «фасад», тем внимательнее он рассматривает экзистенциальные тревоги человека на пороге выбора. К кинематографу относится как к умной игре без правил, ныряет по ходу действия из жанра в жанр, раскручивая теорию Феллини: «Кинематограф — опасная игра, но все-таки — игра».
В Каннах кинематограф — шок, фильм — провокация, режиссер — либо нонконформист, либо диссидент. Однако только стал понятен «код доступа» к каннской программе, концепции ее подбора, как директор Фремо снова подставил подножку, показав вполне традиционное британское кино «Аквариумная рыба» Андреи Арнольд. Психосоциальную зарисовку из жизни трудного подростка Миа. Ей 15, и она пытается притерпеться к мерзкому (особенно в 15 лет) миру. Повзрослевшая Лолита, как и положено, влюбляется в маминого бойфренда (фантастически достоверная психоделическая работа Майкла Фасбендера). И, понятное дело, становится еще несчастнее. Сейчас подобных фильмов создается довольно много. У нас за этот максималистско-жесткий взгляд на мир отвечает Валерия Гай-Германика (в прошлом году полюбившаяся Каннам). Но работа Арнольд отличается не только бешеной энергией, но и драматургической полноценностью (главный бич российского кино).
Следом за суровой британской социалкой экран заливает фиалковая нежность опытной Джейн Кэмпион («Пианино»). «Яркая звезда» — история трагической любви поэта Джона Китса и самоотверженной девушки из Хэмпстеда. Рассказана с суховатой английской неспешностью. С невиданной в современном кино деликатностью, целомудренностью. Мастерица Кэмпион, подобно своей героине-рукодельнице, вышивает на экране «потерянный рай»: мерцающие надежды умирающей молодости и таинственную торжественность перехода от жизни к смерти. Мотивы и мелодии, которыми наполнена блеклая романтика Джона Китса, умершего 26-летним. Не успевшего насладиться ни славой, ни настигшей его любовью.
А потом Канны захлестнул Вудсток. Оскароносец Энг Ли («Крадущийся тигр…», «Разум и чувства», «Горбатая гора», «Вожделение») рассказывает о рождении знаменитого фестиваля 1969-го. Живописует три дня, которые потрясли мир. Показывает, как плохонький отельчик и маленькая ферма в Бефеле (8 номеров, двери не закрываются, полотенец нет) превратились в главный магнит для молодежи мира, в океан музыки и свободы, втянувший в свои воды около полумиллиона человек. «Дебил!» — орет алчная мамаша, хозяйка отельчика, сыну — скромному еврейскому парнишке Элиоту, затеявшему громадное событие. Безумство храбрых. Без него Ричи Хэвенс, Джо Кокер, Сантана и Дженис Джоплин к вам не приедут. В «Штурмуя Вудсток» Ли реконструирует не столько события, сколько неповторимую атмосферу адреналиновой, анархической, чувственной поры 60-х. Полиэкран концентрирует, сгущает краски: Вьетнам, «свободная любовь», высадка Армстронга на Луну, нескончаемая река паломников Вудстока — и среди них: раскрепощенные дети цветов, монашенки, нудисты, полицейские с букетиками в касках, трансвестит, он же ветеран Корейской войны… Вудсток — «Гипотеза общности». Слишком наивная, чтобы продержаться долго. Будто сам экран лизнул ЛСД, и узоры-цветы-лица поплыли в грохочущем хороводе. Несмотря на то что фильму-панораме не хватило внутренней пружины, это настоящее аудиовизуальное ретропутешествие.
Итак, каннский корабль во главе с капитаном Фремо раздвигает льды примерзшей, поскучневшей территории кино. Поэтому здесь выискивают фильмы, способные если не понравиться, то поразить воображение. Поэтому на пляже ночью устраиваются показы. И к гигантскому экрану, колышущемуся над морем, тянутся люди с одеялами — чисто Вудсток. Поэтому здесь не раскрашивают классику, а реставрируют, полотнам «старых мастеров» возвращают свежесть. И вторая премьера годаровского «Безумного Пьеро» вызывает не меньший ажиотаж, чем фильмы конкурса. Напомню, великий фильм Годара — экранизация романа Уайта «Одержимость». Вот ключевое слово. Без одержимости, храброго безумства ни лучшего рок-фестиваля не получится, ни киносмотра…
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»
http://www.novayagazeta.ru
