Автор: Admin, 10.11.2009

Закрытое кино: анатомия последней оппозиции в России

Закрытое кино: анатомия последней оппозиции в России
Фильмом Алены Полуниной «Революция, которой не было» открылся «АртДокФест» — второй фестиваль неформатного документального кино.

Не все знают, что такое «неформат». На пригласительном билете объясняют без лишних слов: «Кино, которое ты не увидишь по телевизору». Документ, отснятый Полуниной, мы увидим по телевизору в одном случае. Если все главные начальники, выстроившись клином (или свиньей), улетят в жаркие страны, а руководство второго звена дружно сойдет с ума.

Виталий Манский, организатор фестиваля, высказался загадочно: «Фильм обречен на эфир, это только вопрос времени». Ну, наша страна с такой оговоркой тоже обречена стать нормальной европейской державой… Вот тогда они и встретятся — фильм и зритель, ура!

Про что кино. Формально — про нацболов и коалицию «Другая Россия», про Лимонова и компанию, про Марш несогласных, оппозиционное подполье — про то, что всегда являлось для России питательной средой: про борьбу.

Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… Это угрозное «затем» испокон века объединяло реформаторов всех стран, под знаменем этого расплывчатого будущего они соединялись, а конкретно в России испокон же века решительно не знали, что там — за тем, за той, как говорится, кровавой зарей так называемого нового мира.

По-моему, именно «Интернационал» звучит закадровым треком в одном эпизоде, снятом в стилистике немого кино, с титрами: «Долой провокаторов!», «Долой царя!» — на собрании оппозиции, где камера крупно дает самые разные лица, объединенные неким романтическим безумием в глазах, мечтой о «затем». Хотя, не поручусь, может, это были «Вихри враждебные». Что-то в таком роде. Мы смело в бой пойдем и как один умрем. А как же. Так нас и учили. В борьбе за это. Вопрос — за что? Не за власть же Советов, в самом деле.

Вот, собственно, «сверхзадача» фильма — о которой так страшно пеклась одна тетка на обсуждении — всегда, на всех дискуссиях бывает такая оголтелая тетка с инструкторским прошлым, которая обязательно наседает на автора: а что вы делали до 91-го года, а какая ваша позиция, а Станиславский как учил…

«Революция, которой не было» — фильм о том, за что боролись, и главное — кто.

Старейшина советской документалистики великий Герц Франк сравнил «Революцию…» Полуниной с «Триумфом воли» Лени Рифеншталь. Дескать, и та и другая ничем не погрешили против истины, просто показав, как оно было на самом деле. Не лукавьте, Мастер. Не мне вам напоминать, что никакого «просто показать» в кино не бывает.

«Триумф воли» снят на общих планах, он подчеркивает грандиозный размах, именно триумф и именно воли, ту самую материальную силу, которой становится идея, овладев массами. Документальное кино — не беспристрастная хроника, даже если за кадром — ни одного авторского комментария. Рифеншталь — певец национал-социализма. Чтобы трактовать ее кино как-нибудь иначе, нужны хотя бы сомнения художника.

«Революция, которой не было» — не сюжетное, но историческое продолжение фильма «Да, смерть», снятого Аленой в 2004 году. Этим слоганом нацболы приветствовали друг друга так же, как Серапионовы братья знаменитым «Брат, писать трудно». Да, смерть! Как один умрем. Будь готов — всегда готов!

Полунина возвращается к самураям с серпом и молотом, которые так бестрепетно декларировали четыре года назад моральное обеспечение своей идеологии. Возвращается проверить себя и докопаться до сути оппозиции.

В этом главное отличие «Революции…», художественного акта, начатого режиссером и единственным оператором на свои медные деньги и поддержанного впоследствии довольно скромной техникой финнов и эстонцев (отдельный сюжет), — от заказной агитки Лени Рифеншталь, снятой с тридцати камер при участии армии операторов.

Она возвращается на их круги, куда уже вхожа как своя. Хотя «что это за девочка и где она живет, а вдруг она не курит и вдруг она не пьет», точно никто из них не знает, так как заняты лишь собой и своей борьбой, как классические революционеры. И потому Алена с оператором проникают всюду, при них бреются, плачут, кричат, матерятся, молятся, толкуют о терроре и плетут заговоры.

«Да, смерть!» — говорили они, и несколько активистов НБП за эти годы погибли. Это никого не отрезвило. Мы видим похороны Юры Червочкина, на которых некий юноша провозглашает: «Месть — главная мотивация! Вся эта херня насчет революций ничего не значит. Важно только лицо товарища, лежащего в гробу!» Фамилия забитого врагами Юры в фильме не звучит — как вообще не звучат имена и фамилии, разве что Лимонов, Касьянов и Каспаров, но кто ж их не знает. Потому что любой — любой из нацболов, из этих безбашенных революционеров, мог быть на его месте. Каждый мог быть на месте каждого. (Тройка Лимонов—Касьянов—Каспаров — не в счет, у них своя игра.)

«Революция…» — роман, построенный по законам романа. В нем живые герои в развитии, несколько сюжетных линий, трагедии и приключения, драма поколений и драма страны.

Отец, активист НБП Анатолий, втягивает в движение сына. «Воля, нация, социализм!» — кричат они оба, но отец — впереди колонны и кричит в микрофон. Сына хватают среди многих в толпе и сажают в тюрьму — за призыв к свержению власти, за террористическую пропаганду, захват Минздрава и прочие антиконституционные действия. Отец мог бы взять вину на себя, потому что делал все то же самое, но плюс к тому был видным лицом в партии. То есть, в сущности, совратил и подставил пацана.

В кадре он много раз бреется. Умывается. Очищается. Ему стыдно: «Я мог быть на его месте, но я ничего не сделал для этого, испугался». Он работает в морге и долгим планом моет покойника. Моет и рассказывает всю эту историю. Много воды и много огня. И совсем нет крови. Потом Анатолий уходит в церковь, работает там уборщиком и поступает в семинарию.

Сидит у печки, на столе перед ним — партбилет. Камера несколько раз перемещается с огня на черную корочку с серпом и молотом. Мы ждем, что вот сейчас эта гадость полетит в огонь. Но Анатолий говорит: «Я вообще не понимаю, как это можно сжечь партбилет. Как это — партбилет в топку? Я не понимаю. Это предательство».

А преданный (во всех смыслах) сын идет телохранителем к Лимонову. И с мальчишеским ликованием стреляет, стреляет, стреляет — по воронам и по банкам: «Человека застрелю легко».

В следующей главе появляется еще один бесфамильный парень — гауляйтер. Это не авторское прозвище. Так называют у нацболов руководителей региональных отделений партии. Гауляйтер готовит Марш несогласных в Питере, прячется от хвостов, получает медаль в посольстве Северной Кореи, примеряет серую корейскую униформу с кепкой. Кричит по телефону: «Резника (Максим, «яблочник». — А. Б.) взяли? Это пи…ц. Нет, всё. Пи…ц». И повторяет в камеру раз восемь: «Пи…ц». Просто пи...ц! Что, в самом деле, лицемерить.

И вся эта публика встречается у игумена Евстафия — в той самой стрельнинской церкви Св. равноапостольной княгини Ольги, убийцы и поджигательницы, где работает, а потом и служит Анатолий. У того самого Евстафия, который на видном месте поместил у себя в храме икону с изображением Сталина. Потом, правда, убрал ее в дальний придел. Отец Евстафий — бывший врач, кандидат философии, изгнанный из рядов член КПСС, сталинист. Некоторые из нацболов — его прихожане. «В стране «бархатная» диктатура, без крови, — говорит батюшке пока еще неверующий гауляйтер. — Значит, должна быть «бархатная» революция. Если в нас начнут стрелять — мы ответим». Отец же Евстафий, христианский игумен, учит: «У вас есть хорошее насилие. Но революции без крови не бывает. Если вы хотите революцию и порядок, как при Сталине, вы должны окружить себя насилием и террором. Готовьтесь пролить кровь». «Человека застрелю легко», а?

— Бесы? — спрашивают у Алены Полуниной.

— Конечно. Конечно, бесы.

— Но романтики?

— Еще какие.

Как хорошо читала Достоевского эта девочка. Как хорошо она все поняла и сопоставила. И как хорошо, что до сих пор во всем сомневается. Не распинает и не любуется своими героями и не выносит им приговор.

Когда-то братьев Гонкуров спросили, кто сейчас лучший поэт во Франции. Ответ был: «Увы, Гюго». Алена Полунина показала нам единственную реальную сегодня оппозицию власти: увы, Лимонов. Лимонов в составе своей опереточной тройки, со своей «Лимонкой» и довольно мелкими бесами на улицах России.

В толковище «нашистов» и нацболов одни орут: «Россия за Путина!» Другие — «Россия — без Путина!» Прихотливое русское ухо вычленяет созвучия: Россия запутана, Россия беспутная…

В конце фильма гауляйтер долго молчит в камеру — в том же самом месте, где, словно заклинание, твердил: пи...ц, мол. И хоть он и молчит, как Чайльд Гарольд, мы помним его заклинание и слышим его отчетливо.

Алла Боссарт

Комментарии (0)

Обсуждение
Ваш комментарий:

Новые рецензии кино

СВЕЖИЕ ОБЗОРЫ

Самые интересные разделы кино на Ovideo.Ru

Кинофестивали